Теперь обратим внимание на квалификацию умышленного преступления с материальным составом при наступивших последствиях. Подобные случаи в соответствии с законом и судебной практикой квалифицируются как умышленное преступление независимо от того, с прямым или косвенным умыслом были причинены соответствующие последствия. Как уже отмечалось, рассматриваемое преступление является преступлением с материальным составом, последствием в этом составе выступает определенное в законе событие: самоубийство потерпевшего, как оконченное, так и не оконченное. Наступление этого события в результате описанных в диспозиции ст. 145 Уголовного кодекса Республики Беларусь (далее — УК) действий должно квалифицироваться как доведение до самоубийства.
Если следовать логике сторонников признания доведения с прямым умыслом до самоубийства убийством, то мы должны будем в полном соответствии с изложенной формулой квалификации умышленного преступления с материальным составом при наступивших последствиях квалифицировать как убийство и доведение до самоубийства с косвенным умыслом. Однако для косвенного умысла почему-то сделано исключение. Впрочем, это «почему-то» вполне очевидно. Основанием для подобной квалификации является повышенная общественная опасность доведения до самоубийства с прямым умыслом по сравнению с теми же действиями, совершенными с косвенным умыслом. Однако степень общественной опасности преступления, степень нашего возмущения каким-либо поведением не являются основанием для изменения квалификации на иное более тяжкое преступление, поскольку в таком случае мы имеем дело с чистой воды аналогией закона, которая прямо запрещена самим законом (ч. 2 ст. 3 УК гласит: «Применение уголовного закона по аналогии не допускается»).
Следует отметить, что признание объектом анализируемого преступления жизни, а его последствием — смерти потерпевшего вместе с признанием убийством доведения с прямым умыслом потерпевшего до самоубийства должно было привести к логичной квалификации неосторожного доведения до самоубийства как причинения смерти по неосторожности. Однако такой вопрос в литературе даже не обсуждается.
Нельзя согласиться и с признанием опосредованным убийством совершаемого с прямым умыслом доведения другого лица до самоубийства.
Вначале отметим отсутствие жесткой зависимости поведения потерпевшего от жестокого с ним обращения, то есть той зависимости, когда суицид является единственным выходом из созданной психотравмирующей обстановки. По мнению авторов научного исследования самоубийств, соотношение средовых и личностных факторов (а в случае психических расстройств — патологических, средовых и личностных) в генезисе суицида не обладает характером однонаправленной причинной зависимости: «Если обратиться к клиническим примерам, то можно заметить, что даже в тех случаях, когда дезадаптация и конфликт обусловливаются психотической симптоматикой, ее влияние на поведение не имеет прямого и непосредственного характера. Оно всегда опосредовано системой личностных характеристик больного и особенностями его взаимоотношений с окружающей социальной средой. Суицидальное решение предполагает необходимый этап личностной переработки конфликтной ситуации, какой бы «псевдореальной» эта ситуация ни была. Ибо, по определению, суицид есть намеренное лишение себя жизни. Данная закономерность проявляется и при эндогенных депрессиях, и при аффективно-бредовых, и при галлюцинаторно-бредовых расстройствах. Уровень социализации личности и ее базисные установки определяют выбор того или иного варианта поведения при психотических нарушениях» <1>.
<1> Амбрумова, А.Г. Предупреждение самоубийств (изучение и проведение предупредительных мер) / А.Г.Амбрумова, С.В.Бородин, А.С.Михлин. — М., 1980. — С. 25.
При доведении до самоубийства причинение смерти является делом рук самого потерпевшего, действующего в полном сознании (иначе самоубийство никак не может быть осуществлено). Внешние обстоятельства играют всего лишь роль побудительных стимулов для принятия решения об уходе из жизни, однако само решение и его реализация осуществляются умышленно, если пользоваться языком уголовного права. С этой точки зрения самоубийство есть не что иное, как умышленное причинение человеком смерти самому себе. Именно данное обстоятельство, то есть умышленный характер действий потерпевшего, исключает саму возможность наличия опосредованного причинения смерти.
Напомним, что таковым является требование уголовного закона, поддерживаемого и уголовно-правовой теорией. В соответствии с ч. 3 ст. 16 УК исполнителем признается лицо, непосредственно совершившее преступление, либо непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами, либо совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих в силу закона уголовной ответственности или совершивших преступление по неосторожности. Как следует из названной нормы, для опосредованного причинения необходимо, чтобы лицо, посредством которого совершается преступление, действовало неосознанно либо по неосторожности. Если же это лицо действует умышленно, то оно само и признается исполнителем, в рассматриваемом случае — убийства, но убийства самого себя. Лицо, которое подтолкнуло к совершению умышленных действий, не является исполнителем, поскольку не выполняет соответствующее деяние. Если бы речь шла о совершении преступления, то подтолкнувший к умышленному совершению преступления максимально мог бы быть признан только подстрекателем к совершению преступления, но не исполнителем. Побудивший к самоубийству не может быть признан подстрекателем к преступлению, поскольку самоубийство не есть преступление.
В силу указанного абсолютно нелогично склонившего к убийству (к тягчайшему преступлению) признавать подстрекателем к убийству, а побудившего к самоубийству (к менее тяжкому преступлению) признавать исполнителем убийства.
Данное положение совершенно не зависит от того, каковым было психическое отношение виновного к факту самоубийства: действовал он с прямым или с косвенным умыслом. Следовательно, поведение потерпевшего не может считаться опосредованным причинением смерти лицом, виновным в доведении до самоубийства.
На необоснованность признания доведения до самоубийства опосредованным исполнением преступления указывает Л.Л.Кругликов. Данный автор признает, что «по общему правилу доведение до самоубийства совершается по неосторожности либо с косвенным умыслом. Однако не исключен и прямой умысел: виновный доводит лицо до самоубийства намеренно, т.е. предвидит, что его угрозы, жестокое обращение и т.п. создают возможность или даже неизбежность самоубийства потерпевшего, и желает такого исхода» <2>. «Рекомендация при прямом умысле расценивать действия виновного как убийство, — пишет Л.Л.Кругликов, — не может быть реализована на практике, поскольку лишение жизни осуществляется лицом (потерпевшим), обладающим сознанием и волей и достигшим определенного возраста, а потому виновный не может рассматриваться как посредственный исполнитель преступления (ч. 2 ст. 33)» <3>.
<2> Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации: постатейный / В.К.Дуюнов [и др.]; отв. ред. Л.Л.Кругликов. — М.: Волтерс Клувер, 2005. — С. 302.
<3> Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / редкол.: А.А.Чекалин (отв. ред.) [и др.]. — 3-е изд., перераб. и доп. — М.: Юрайт-Издат, 2007. — С. 338.
Аргументированно возражает против наличия опосредованного исполнения в рассматриваемом случае и А.И.Коробеев. Указывая на возможность доведения до самоубийства с прямым умыслом, данный автор заключает: «Виновный в этом случае, применяя соответствующие способы воздействия на потерпевшего, предвидит возможность или неизбежность лишения им себя жизни и желает наступления именно такого результата. Предложения ученых квалифицировать действия таких лиц по статьям об умышленном убийстве не основаны на законе и не выдерживают критики с точки зрения уголовно-правовой доктрины.
Институт посредственного исполнения, на который они обычно ссылаются, применим лишь к малолетним и лицам, заведомо не способным понимать значение своих действий или руководить ими. Склонение их к самоубийству действительно должно влечь ответственность подстрекателя как за убийство. В остальных случаях, поскольку потерпевший сохраняет сознание и волю и в конечном итоге сам лишает себя жизни, поведение виновного невозможно расценивать как убийство» <4>.
<4> Полный курс уголовного права: в 5 т. / под ред. А.И.Коробеева. — СПб.: Изд-во Р.Асланова «Юридический центр Пресс», 2008. — Т. 2: Преступления против личности / А.С.Горелик [и др.]. — 2008. — С. 279.
Подчеркнем дополнительно, что отрицание наличия убийства при прямом умысле на доведение до самоубийства не должно приводить к отрицанию самой возможности в подобных случаях опосредованного исполнения убийства.
Такое суждение находим у А.Н.Красикова: «Когда лицо само действует против себя, против своей жизни по любым причинам, содеянное ни в каком случае нельзя назвать убийством, поскольку в соответствии с ч. 1 ст. 105 УК Российской Федерации убийством признается умышленное причинение смерти другому человеку. Принуждение (психическое и (или) физическое) к самоубийству есть крайняя, наиболее опасная форма (способ) доведения до самоубийства или склонения к самоубийству, а поэтому его следовало бы рассматривать как квалифицированный вид доведения до самоубийства или delictum siu generis, о чем уже говорилось выше» <5>.
<5> Красиков, А.Н. Преступления против личности: учеб. пособие для студентов учеб. заведений юрид. профиля / А.Н.Красиков. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. — С. 161.
Подобное же утверждение находим в «Полном курсе уголовного права»: «Нельзя, кроме того, не видеть определенной разницы между понятиями «доведение до самоубийства» и «склонение к убийству». Авторы, призывающие квалифицировать доведение до самоубийства с прямым умыслом как убийство, зачастую подменяют первое понятие вторым.
Даже в ситуациях, когда виновный в буквальном смысле склоняет потерпевшего к самоубийству (например, предлагает ему на выбор: или оставление на длительное время без пищи и воды, или безотлагательное самоубийство с помощью пистолета, который он тут же вручает потенциальной жертве, а та им мгновенно пользуется), квалификация этих действий по ст. 105 УК, с нашей точки зрения, невозможна. Другое дело, что оценка подобных действий по ст. 110 УК будет явно неадекватной характеру и степени общественной опасности такого преступления. Выходом из положения может стать только криминализация склонения к самоубийству и подстрекательства к нему с приданием этой новелле соответствующей санкции» <6>.
<6> Полный курс уголовного права: в 5 т. / под ред. А.И.Коробеева. — СПб.: Изд-во Р.Асланова «Юридический центр Пресс», 2008. — Т. 2: Преступления против личности / А.С.Горелик [и др.]. — 2008. — С. 279 — 280.
Определенные основания для подобных выводов дает и судебная практика Российской Федерации. Так, в кассационном определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 29.09.2005 N 33-о05-1 констатируется: «Потерпевшая утверждала в судебном заседании о том, что под воздействием угроз со стороны Ш., которого она боялась, зная о его судимостях, о совершении им двух убийств, она стала резать себе запястья ножом, переданным ей осужденным. Из ран обильно потекла кровь, и она замотала руку полотенцем. Когда Ш. отвлекся, она выбежала на улицу, остановила автомашину и была доставлена в больницу» <7>. По этому же делу было принято постановление Президиума Верховного Суда Российской Федерации от 05.04.2006 N 80п06пр, в котором утверждалось: «4 апреля 2004 г. в квартире <…> Ш., зная, что его жена — Ш.Г. — осведомлена о совершенных им убийствах, и желая довести ее до самоубийства, избил ее и, подавив ее волю, вынудил взять нож и причинить себе резаные раны в области запястий обеих рук» <8>.
<7> Приговор по делу об убийстве и доведении до покушения на самоубийство оставлен без изменения, поскольку наказание осужденному назначено соразмерно содеянному с учетом данных о его личности, всех обстоятельств дела, а также влияния назначенного наказания на его исправление [Электронный ресурс]: кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации, 29 сент. 2005 г., N 33-о05-1 // КонсультантПлюс. Россия / ЗАО «КонсультантПлюс». — М., 2009.
<8> Судебные решения по делу об убийстве двух лиц и доведении до покушения на самоубийство изменены: наказание в виде лишения свободы, назначенное осужденному на основании ст. 70 УК Российской Федерации, смягчено, так как суд при назначении наказания по совокупности приговоров необоснованно присоединил неотбытую часть наказания по предыдущему приговору в размере, превышающем срок, на который осужденный был освобожден условно-досрочно [Электронный ресурс]: постановление Президиума Верховного Суда Российской Федерации от 5 апр. 2006 г., N 80п06пр // КонсультантПлюс. Россия / ЗАО «КонсультантПлюс». — М., 2009.
Утверждение А.Н.Красикова и других авторов о том, что самоубийство нельзя назвать убийством «по любым причинам» и «ни в каком случае», излишне категорично. Что же касается приведенных кассационного определения и постановления по делу Ш., то они как минимум заставляют задуматься о наличии опосредованного причинения, а не доведения до самоубийства.
В литературе обоснованно указывалось на признание убийством доведения до самоубийства определенных лиц и определенным способом. Вот как это положение сформулировал Г.Н.Борзенков: «Доведение до самоубийства или склонение к самоубийству малолетнего ребенка или психически больного, не отдающих отчета в своих действиях, следует рассматривать как убийство путем опосредованного причинения смерти и квалифицировать по ч. 1 или ч. 2 ст. 105 УК. Возможно также физическое принуждение лица к самоубийству, когда жертва лишается возможности проявить свою волю. Такие действия виновного также представляют собой убийство» <9>.
<9> Уголовное право России. Особенная часть. Первый полутом: учеб. для вузов / под ред. Г.Н.Борзенкова и В.С.Комисарова. — М.: ИКД «Зерцало-М», 2005. — С. 111. См. также: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв. ред. В.М.Лебедев. — 6-е изд., перераб. и доп. — М.: Юрайт-Издат, 2006. — С. 324.
Достаточно красноречиво свидетельствует о справедливости подобного подхода следующий пример из судебной практики, приведенный И.И.Гореликом и И.С.Тишкевичем в работе, посвященной анализу практики применения уголовного законодательства в судебной практике БССР:
«Судам нередко приходится проводить отграничение умышленного убийства или покушения на него от доведения до самоубийства или попытки к нему. Такая необходимость возникает в случаях, когда под непосредственным воздействием физического или психического насилия потерпевший вынужден сам причинить себе смерть (повеситься, выброситься из окна высокого этажа и т.п.), причем именно к достижению этого результата стремится лицо, применяющее такое насилие.
Органы расследования и суды республики признают такие случаи умышленным убийством или покушением на него. Характерно в этом отношении дело С., осужденного 17 июня 1974 г. судебной коллегией по уголовным делам Минского областного суда в числе других преступлений также по статье 15, части 2 и 100, пункту «е» УК БССР к 8 годам лишения свободы. Покушение на указанный вид умышленного убийства суд усмотрел в следующих действиях осужденного.
В течение ряда лет С. систематически пьянствовал, устраивал скандалы и избивал жену. Затем решил убить ее. Однажды, после очередного избиения, он вывел жену на балкон своей квартиры, расположенной на 9-м этаже, и заставил прыгать с балкона. Выполняя требование С., потерпевшая перелезла через ограждение балкона, но вовремя была подхвачена и спасена Ш., балкон квартиры которого соединен с балконом квартиры С.
В кассационной жалобе С. просил переквалифицировать его действия со ст. 15, 100, п. «е» на ст. 105 УК БССР, т.е. рассматривать их как доведение до покушения на самоубийство. Аналогичная просьба содержалась в кассационной жалобе адвоката.
Оставляя приговор без изменения, а кассационные жалобы без удовлетворения, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда БССР в определении от 9 июля 1974 г. указала, что вина С. в покушении на убийство с особой жестокостью материалами дела доказана.
На предварительном следствии и в судебном заседании потерпевшая показала, что в день, когда она вынуждена была прыгнуть с балкона, С., будучи пьяным, избивал ее с 18 до 21 часа. Он бил ее головой о стенку, сдавливал горло, от чего она теряла сознание, таскал за волосы. С. во время избиения говорил ей, что она умрет в муках и ей будет лучше, если она сама прыгнет с балкона 9-го этажа. Будучи физически и психически подавленной, она с целью избавления от дальнейших страданий согласилась исполнить желание С.
Свидетель Ш. пояснил, что только его своевременное вмешательство спасло потерпевшую от неминуемой смерти. Он успел схватить потерпевшую за пальто уже в тот момент, когда она начала падать с балкона.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда БССР признала правильным вывод суда о том, что у С. был прямой умысел на умышленное убийство потерпевшей с особой жестокостью и смерть ее не наступила по независящим от осужденного обстоятельствам» <10>.
<10> Горелик, И.И. Применение уголовного законодательства в судебной практике БССР / И.И.Горелик, И.С.Тишкевич. — Минск: Изд-во БГУ, 1982. — С. 92 — 93.
Следует, однако, уточнить квалификацию опосредованного убийства вышеуказанных лиц. Если жертвой стали лица, не способные в силу малолетства или душевного расстройства понимать фактическое содержание своих действий или руководить ими, то действия виновного образуют убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии (п. 2 ч. 2 ст. 139 УК). Применение физического, равно как и психического принуждения, лишающих лицо возможности действовать по своему усмотрению, должно квалифицироваться как убийство с особой жестокостью (п. 6 ч. 2 ст. 139 УК).
Существование противоречивых подходов к оценке поведения виновных в умышленном доведении до самоубийства побудило С.В.Бородина предложить законодательно закрепить соответствующее правило квалификации. Наиболее приемлемым автор считает дополнение ст. 110 УК Российской Федерации примечанием следующего содержания: «Деяние с названными в статье последствиями, совершенное в отношении несовершеннолетнего или лица, страдающего психическим расстройством, неспособных адекватно оценить ситуацию, является посредственным причинением убийства» <11>. Приветствуя в целом стремление к приданию закону большей определенности, считаем излишним излагать подобного рода вопросы квалификации в нормах Особенной части УК. Предпочтительным является придание этим правилам универсального характера и изложение их в нормах Общей части УК, как это, например, сделано применительно к институту опосредованного исполнения преступления в ч. 2 ст. 33 УК Российской Федерации.
<11> Бородин, С.В. Преступления против жизни / С.В.Бородин. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2003. — С. 307.
Допущение возможности совершения доведения до самоубийства с прямым умыслом предполагает и необходимость решения вопроса о стадиях данного преступления. В.Б.Хатуев предлагает следующую квалификацию: «Если целью криминальной деятельности виновного было доведение потерпевшего до самоубийства, а угрозы, жестокое обращение или унижение человеческого достоинства являлись средством достижения этой цели, но самоубийство не последовало по независящим от виновного обстоятельствам, имеет место оконченное (завершенное) покушение на доведение лица до самоубийства» <12>. За исключением определения завершенности покушения, с данным утверждением можно согласиться, дополнив указанием на возможность и такой стадии, как приготовление к совершению этого преступления.
<12> Хатуев, В.Б. Проблемы уголовной ответственности за доведение до самоубийства / В.Б.Хатуев // Российское правосудие. — 2008. — N 7. — С. 72.
Умышленный характер действий по доведению потерпевшего до самоубийства позволяет ставить вопрос о мотивах и целях такого поведения. И хотя мотив и цель доведения лица до самоубийства не являются обязательными признаками состава преступления, их установление позволит выявить и возможное совершение иных преступлений, а также определить виновному лицу соответствующее наказание.
Менее спорным, но все же заслуживающим не меньшего внимания является вопрос об уголовной ответственности за неосторожное доведение до самоубийства. Большинство авторов солидарны в положительном ответе на данный вопрос <13>.
<13> См., например: Уголовное право России. Часть Особенная: учеб. / под ред. В.Н.Кудрявцева, В.В.Лунеева, А.В.Наумова. — 3-е изд., перераб. и доп. — М.: Юристъ, 2006. — С. 62 — 63.
Отсутствие в ст. 145 УК прямого указания на форму вины не освобождает от необходимости устанавливать ее на основе анализа иных признаков состава преступления. В данном случае нас интересует решение вопроса в принципе: должно ли влечь уголовную ответственность доведение до самоубийства при неосторожной форме вины субъекта по отношению к самоубийству потерпевшего?
Утверждение о том, что самоубийство может последовать за теми или иными действиями субъекта при его неосторожном отношении к самоубийству, является бесспорным. Проблема состоит в другом: должны ли такие действия при неосторожном отношении к самоубийству именоваться доведением до самоубийства и влечь уголовную ответственность?
Отметив, что неосторожное приведение лица к мысли о самоубийстве в принципе возможно, Г.Н.Борзенков утверждает: «Крайне нежелательна была бы криминализация любых ситуаций, когда в результате грубости или невнимательности со стороны других лиц человек принимает решение о самоубийстве. Действующий закон не позволяет смешивать моральную вину окружающих с уголовной, если строго следовать тексту ст. 110 УК. Да и сам термин «доведение» предполагает активную, целенаправленную деятельность» <14>.
<14> Борзенков, Г.Н. Преступления против жизни и здоровья: закон и правоприменительная практика: учеб.-практ. пособие / Г.Н.Борзенков. — М.: ИКД «Зерцало-М», 2008. — С. 164 — 165.
О правильности подобного подхода к ограничению ответственности только умышленной формой вины свидетельствуют и результаты сравнительного анализа уголовно-правовых норм.
Убийство как прямое умышленное причинение смерти наказывается лишением свободы на срок от 6 до 15 лет. Прямое и непосредственное причинение смерти по неосторожности в соответствии со ст. 144 УК наказывается исправительными работами на срок до 2 лет, или ограничением свободы на срок до 3 лет, или лишением свободы на тот же срок. По максимальному наказанию ответственность за неосторожное причинение смерти в 5 раз меньше, чем ответственность за умышленное ее причинение (и это без учета различий в строгости режима отбывания наказания).
В свою очередь, опосредованное сознательным поведением потерпевшего доведение до самоубийства как умышленное преступление влечет такое же наказание, как и причинение смерти по неосторожности, — наказывается исправительными работами на срок до 2 лет, или ограничением свободы на срок до 3 лет, или лишением свободы на тот же срок. Следовательно, наказание за неосторожное доведение до самоубийства должно быть в пять раз менее строгим, то есть не должно предусматривать наказание в виде лишения свободы. В любом случае не должно неосторожное доведение до самоубийства наказываться так же строго, как и умышленное. При этом некоторые исследователи полагают ответственность за доведение до самоубийства завышенной. Так, С.В.Бородин убежден, что «в части первой этой статьи санкцию следовало бы смягчить как за преступление небольшой тяжести, установив ограничение свободы на срок до двух лет или лишение свободы на тот же срок» <15>.
<15> Бородин, С.В. Преступления против жизни / С.В.Бородин. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2003. — С. 306.
Указанное позволяет прийти к заключению о том, что, установив относительно не очень строгое наказание за умышленное доведение до самоубийства, законодатель тем самым подчеркнул ненаказуемость доведения до самоубийства по неосторожности. Следует отметить также, что с учетом плохой прогнозируемости поведения лица, принимающего решение уйти из жизни, привлечение к ответственности за неосторожность в таком случае весьма сходно с объективным вменением.
Однако решающее значение для определения формы и вида вины имеет анализ содержания запрещаемого деяния. Термин «доведение» является полисемичным. Применительно к ст. 145 УК он использован в значении «привести в какое-нибудь состояние, вызвать, породить в ком-чем-нибудь какие-нибудь последствия» <16>.
<16> Ожегов, С.И. Словарь русского языка: ок. 60000 слов и фразеологических выражений / С.И.Ожегов; под общ. ред. проф. Л.И.Скворцова. — 25-е изд., испр. и доп. — М.: ООО «Изд-во «Оникс»: ООО «Изд-во «Мир и образование», 2006. — С. 166.
Для доведения обязательным является единство двух его составляющих: во-первых, довести можно только какого-то конкретного человека, во-вторых, довести его можно только до какого-то определенного состояния. Иными словами, для доведения необходимо точное знание, кого вести и куда вести. Сам процесс ведения к чему-либо означает исключительно осознаваемое действие. Невозможно вести не зная кого и не зная куда, подобные действия могут быть обозначены как блуждание, но не как ведение.
С точки зрения уголовного права психологическая составляющая доведения означает, что субъект знает о том, что потерпевший может принять решение о самоубийстве в результате жестокого или оскорбительного с ним обращения, то есть субъект знает, кого ведет и куда ведет. Совершение соответствующих жестоких или оскорбительных действий при наличии указанного знания и будет являться доведением до самоубийства.
По причине небрежности лицо не предвидит наступления последствий, у него нет вообще никакого знания того, до чего может быть доведен или «дойдет» потерпевший. Но вести к тому, о чем нет представления, невозможно, следовательно, нет и в принципе не может быть доведения по небрежности.
По причине легкомыслия лицо предвидит абстрактную возможность самоубийства потерпевшего и предпринимает конкретные меры по недопущению такого исхода дела, то есть лицо не только не ведет к самоубийству, но, напротив, уводит прочь от него. Как же можно утверждать, что стремящийся избежать самоубийства другого лица ведет это лицо к самоубийству?
Проблематичность толкования термина «доведение» заключается еще и в том, что данный термин может использоваться для характеристики не только поведения субъекта преступления, но и поведения самого потерпевшего. Если кто-либо довел себя до определенного состояния посредством соответствующей реакции на внешние обстоятельства, коими могут быть и действия другого лица, то это тоже доведение. Однако это доведение себя не характеризует направленное поведение другого лица.
Но наибольшая сложность оценки вины состоит в наличии объективной связи между поведением виновного лица и самоубийством потерпевшего. С учетом распространенности случаев самоубийств такая связь не может считаться случайной и вполне обоснованно может быть названа закономерной. Такая объективная связь существует независимо от психического отношения лица к факту самоубийства потерпевшего. А поскольку такая причинная связь существует, то у нас есть все основания утверждать, что самоубийство явилось результатом действий субъекта. Следовательно, мы вправе предъявить к такому субъекту требование быть достаточно основательно расчетливым (не быть легкомысленным) и быть необходимо внимательным и предусмотрительным (не быть небрежным).
Таким образом, можно констатировать, что есть объективные и субъективные основания для постановки вопроса об ответственности за поведение, которое по неосторожности стало причиной самоубийства потерпевшего. Тем самым мы указываем на общественную опасность поведения подобного рода. Однако для привлечения к уголовной ответственности необходимо еще иметь и правовое основание, каковым выступает состав соответствующего преступления.
Вот как должна была бы выглядеть диспозиция статьи, предполагавшей неосторожную вину по отношению к самоубийству: «Жестокое обращение с потерпевшим или систематическое унижение его личного достоинства, повлекшее по неосторожности самоубийство потерпевшего или покушение на самоубийство».
В этом определении отражена объективная и виновно неосторожная связь между поведением и его результатом. И законодатель должен был бы ограничиться предложенным описанием признаков состава преступления и ни в коем случае не должен был бы использовать для неосторожного преступления термин «доведение», предполагающий хорошо осознаваемое деяние.
О том, что именно так должен поступать законодатель, свидетельствует и его тщательный подход к разграничению умышленных и неосторожных преступлений с единым результатом. Речь идет о формулировании статей об ответственности за причинение смерти. Умышленное ее причинение именуется убийством, а при неосторожной вине законодатель указал на сам факт причинения смерти по неосторожности.
Точно так же должна описываться и прочитываться субъективная сторона действий, приведших к самоубийству: умышленные действия характеризуются соответствующим термином — «доведение», а неосторожные действия должны быть описаны посредством указания на объективную связь поведения с результатом при неосторожном отношении к последнему.
Допущение ответственности за неосторожное доведение до самоубийства по существующему закону есть расширительное толкование закона, которое, как известно, запрещено самим УК: «Нормы Кодекса подлежат строгому толкованию. Применение уголовного закона по аналогии не допускается» (ч. 2 ст. 3).
Субъектом доведения до самоубийства является совершившее соответствующее деяние вменяемое физическое лицо, достигшее возраста шестнадцати лет.