Жизнь человека хрупка и уязвима, она может оборваться, едва начавшись, поэтому Конституция Республики Беларусь не только провозгласила, что человек, его права являются высшей ценностью общества и государства (ст. 2), но и закрепила обязанность государства по защите жизни человека от любых противоправных посягательств (ст. 24) [1]. Следуя положению ст. 2 Конституции, законодатель отвел в Уголовном кодексе Республики Беларусь (далее по тексту также — УК) приоритетное место нормам о преступлениях, посягающих на человека. Раздел VII «Преступления против человека» расположен в Особенной части УК следом за разделом, содержащим нормы об ответственности за преступления против мира, безопасности человечества и военных преступлений, место которых определено самой значимостью охраняемых правом отношений.
Охрана жизни является первостепенной задачей уголовного права. Вопросам уголовно-правовой охраны жизни посвятили свои работы многие юристы, но их труды не исчерпывают всех проблем уголовного права по всемерной охране жизни.
Много спорных вопросов возникает не только при уголовно-правовой оценке отдельных деяний, посягающих на жизнь, но и при уголовно-правовой оценке проблемы эвтаназии непосредственно связанной с насильственным лишением жизни человека, поднимающей такие животрепещущие вопросы, как право человека добровольно распоряжаться своей жизнью, всегда ли сохранение жизни благо для человека, имеет ли врач право принимать решения о необходимости (или ненужности) медицинского вмешательства, границы его полномочий, критерий ответственности и т.д.
Общество все больше сталкивается с проблемой обслуживания больных на пороге смерти. Возможность решать эти задачи — показатель способности общества обеспечить соблюдение прав и законных интересов граждан, нуждающихся в оказании медицинской помощи, в облегчении состояния при тяжелых болезнях, грозящих смертью.
Поставленный в литературе принципиальный вопрос о целесообразности продолжения страданий умирающего человека приобретает все большую актуальность для уголовного права, и он настолько сложен, что на него даются диаметрально противоположные ответы как юристами, так и медиками.
Использование достижений современной медицины в реаниматологии и трансплантологии все более требует внимания со стороны науки уголовного права, ибо с одной стороны оно призвано всемерно охранять жизнь человека, а с другой — не тормозить прогресс медицины.
Исходя из изложенного, основываясь на изучении действующего законодательства Республики Беларусь, специальной юридической и медицинской литературы, автор поставила перед собой задачу исследовать вопросы, связанные с определением момента начала и окончания уголовно-правовой охраны жизни, с правом человека на распоряжение своей жизнью; проанализировать уголовно-правовую охрану жизни с точки зрения различных составов преступлений по действующему законодательству; сформулировать предложения по совершенствованию уголовного законодательства в области охраны человеческой жизни.
Глава 1. ЖИЗНЬ КАК ОБЪЕКТ УГОЛОВНО-ПРАВОВОЙ ОХРАНЫ
§ 1. Понятие и общая характеристика уголовно-правовой охраны жизни человека
Лишение жизни: Каждое из этих слов в отдельности просто, понятно и безобидно, но взятые вместе они раскрывают суть самого ужасного из всех деяний человека на земле.
Жизнь — высочайшее из благ земного бытия, цель и смысл мироздания. Армии ученых бьются над проблемами защиты, сохранения и продолжения жизни. Фактически этим проблемам посвящена вся разумная деятельность человечества.
«Не убий» — эту библейскую заповедь человечество с древнейших времен объявило нормой своего бытия.
Не случайно поэтому уголовное право исторически возникло как орудие охраны человека, его интересов, прав и, прежде всего, жизни.
С убийства начинается большинство уголовных законов древнего мира и средних веков. Уже тогда, когда цари, князья, императоры или другие властелины за эти преступления сами назначали наказания, охрана жизни человека выступала на первое место [2], [3]. И какими бы классовыми, идеологическими, политическими соображениями не руководствовался законодатель, он не оставлял без внимания проблему уголовной ответственности за лишение жизни человека [4], [5].
Конечно, не всякого человека. Развитие истории уголовного права показывает, что человек (его жизнь) охранялся не сам по себе, а в зависимости от сословия, национальности, религиозной принадлежности, имущественного и служебного положения и даже качества жизни (жизнеспособности). Существовали целые категории людей, признаваемых бесправными и не пользовавшихся никакой охраной государства.
Так, в Западной Европе было ненаказуемо убийство цыган и рабов. В течение длительного времени в римском, прусском, литовском, русском праве не каралось убийство изменников, уродов и приговоренных к некоторым видам наказаний.
Закон и теория безразлично относились к качеству жизни, к ее энергии — т.е. к вопросу жизнеспособности объекта. Доктрина приходила к выводу, что если из обстоятельств дела следует, что жертва должна была и без того окончить ко времени ее убийства свое существование естественной смертью (приговоренный к смертной казни; больной, находящийся при смерти; малютка, родившийся с таким органическим пороком, который делает несомненной его более или менее близкую смерть; старик, достигший пределов человеческого существования), то деяние виновного признавалось одними деянием вообще ненаказуемым, другими — только покушением на убийство. Доктрина исходила из того, что прекращение агонии, избавление убийством осужденного от стыда позорной казни не могут быть поставлены наравне с обыкновенным убийством [6].
Согласно действующему уголовному законодательству жизнь каждого человека охраняется в равной мере — посягательство на жизнь любого человека признается убийством или покушением на него.
Однако и по сей день остаются такие случаи, когда жизнь человека перестает пользоваться охраной закона. Так, право лишения жизни существует в тех случаях, когда закон предоставляет его для ограждения (защиты) частного интереса (причинение смерти в результате реализации права на необходимую оборону) или для защиты общественных интересов (например, применение силы или огнестрельного оружия при задержании преступника), а также для приведения в исполнение приговора к смертной казни.
Вместе с тем жизнь, например, новорожденного выделяется законом и посягательство на нее образует самостоятельное преступление.
Охрана жизни человека является задачей уголовного права (ст. 2 УК Республики Беларусь). Для осуществления этой задачи УК Республики Беларусь определяет, какие общественно опасные деяния являются преступными, и устанавливает меры наказания, подлежащие применению к лицам, совершившим преступления.
Используя ранее термин «защита», законодатель тем самым акцентировал внимание на привлечении к уголовной ответственности лиц, совершивших преступление, что представляется не совсем точным, ибо жизнь — это не вещь, которая и после хищения не претерпевает вообще никаких или существенных изменений и может быть возвращена собственнику, тогда как посягательство на жизнь порой равнозначно ее уничтожению, постольку государство (уголовное право) должно не только защищать, но и обеспечивать право на жизнь путем предупреждения от возможных посягательств на нее, что является более действенной мерой.
В этой связи следует признать правильной точку зрения Б.Т.Разгильдяева, который считает, что только использование термина «охрана» (а не защита) подчеркивает действительные возможности уголовного права [7, 8 — 13]. Определение же составов преступлений, санкций, содержащих виды и объем наказаний лиц, в деяниях которых они установлены, — это и есть охрана от преступных посягательств. Осуществляется она путем удержания лиц от совершения преступления, а также преследованием лиц, уже совершивших преступление и привлекаемых к уголовной ответственности. В последнем случае речь идет и о самозащите общества против посягательств на жизнь. Таким образом, защита выступает органической частью охраны [7, 11].
Подтверждением вышеизложенному служит суждение Н.Д.Дурманова (которое по существу отражает действительную роль уголовного права вообще и уголовно-правовой нормы в частности) о том, что уголовно-правовая норма реально действует не с момента совершения преступления и тем более не с момента применения санкции, а с момента издания и введения в действие закона, в котором она содержится [14, 15].
Согласно действующему УК Республики Беларусь, нормы, охраняющие жизнь человека, можно разделить на три группы.
К первой группе относятся нормы, охраняющие жизнь как основной непосредственный объект:
1) преступления против жизни:
- а) умышленное убийство (ст.ст. 139 — 143 УК);
- б) неосторожное причинение смерти (ст. 144 УК);
- в) доведение до самоубийства и склонение к самоубийству (ст.ст. 145, 146 УК).
2) преступления, опасные для жизни и здоровья (поскольку иногда заранее нельзя учесть, грозит ли опасность только жизни либо здоровью, деяния этого рода необходимо рассматривать как посягательства на оба эти объекта одновременно):
- а) оставление в опасности (ст.ст. 159, 161 УК);
- б) поставление в опасность (ст.ст. 156, 157 УК).
Ко второй группе относятся нормы об ответственности за преступления, посягающие на жизнь человека как на второй непосредственный объект (например, ст. 359 УК «Террористический акт»).
Третья, самая большая группа норм (так называемой «опосредованной охраны») — это нормы, формирующие составы, в которых жизнь является факультативным объектом:
1) преступления, сопряженные с причинением смерти (например, ст. 147, ч. 3; ст. 166, ч. 3 УК);
2) преступления, создающие опасность (угрозу) причинения смерти (например, ст. 182, ч. 2, п. 7; ст. 339 УК).
Таким образом, уголовно-правовые нормы, охраняющие жизнь человека, являются, пожалуй, самыми многочисленными, по сравнению с теми, которые охраняют другие конституционные права и свободы, что еще раз подтверждает, что охрана жизни человека как высшей ценности общества (ст. 2 Конституции) — это первостепенная и важнейшая задача уголовного права.
Наиболее опасными преступлениями против человека являются преступления против жизни. Поэтому считаем необходимым более подробно остановиться на характеристике состава убийства (отдельных его видов), доведения, склонения к самоубийству.
§ 2. Понятие жизни (биологический, социальный и юридический аспекты)
Вопрос о содержании понятия «жизнь» является одним из самых сложных вопросов философии и естественных наук. За всю многовековую историю человечества делалось великое множество попыток дать определение этого понятия.
Энциклопедический социологический словарь 1995 года издания определяет жизнь как форму существования материи, закономерно возникающую при определенных условиях в процессе ее развития, реализующуюся в живых организмах. Основными чертами жизни являются обмен веществ, раздражимость, способность к размножению, рост, активная регуляция своего состояния и функций, приспосабливаемость к среде.
В литературе можно встретить точку зрения, сторонники которой считают неправильной вообще постановку вопроса: что такое жизнь? Поскольку жизнь, по их мнению, — это существование живого. Живое же вещество — это дискретная открытая органическая система, возникшая в результате авторепродукции наследственной системы, и способная через соответствующим образом организованный обмен веществ развивать или поддерживать свою специфическую антиэнтропийную структурность [16].
Говоря обыденным языком, с биологической точки зрения жизнь состоит в непрерывном обмене веществ, питании и выделении и с прекращением этой функции прекращается и жизнь человека.
Приведенные выше определения относятся к человеку как высшей форме развития живой материи, живому организму. Мощь же человека связана не с материей, а с его мозгом. И все чаще можно услышать тезис «Жизнь человека — это жизнь его мозга».
Жизнь человека представляет собой не только биологический процесс, но выступает как необходимая предпосылка существования общественных отношений, т.е. имеет социальный аспект. Поскольку люди не живут в изоляции и нуждаются в обеспечении достаточно сложных и постоянно развивающихся средствах организации жизни, постольку они создают и составляют общество как условие их совместного существования. В связи с этим ряд авторов полагает, что объектом уголовно-правовой охраны является не жизнь как совокупность биофизических процессов, а жизнь как совокупность общественных отношений, обеспечивающих индивиду возможность жить, пользоваться благами жизни.
Есть и такие авторы, которые считают, что объектом при посягательстве на жизнь является не человек в его биологическом существе, а личность как совокупность общественных отношений, как устойчивая система социально значимых черт индивида — активного члена общества (такой подход был отражен в УК 1960 г.). Но, как справедливо отмечает Ю.А.Демидов, уголовное право «равно охраняет жизнь как активных участников общественных отношений, так и новорожденных, которые заключают в себе лишь потенциальную возможность приобрести черты личности в процессе их будущей социализации, а также людей, которые утратили качество личности вследствие заболевания» [17, 18].
Таким образом, социальное значение жизни человека заключается в том, что физическое его уничтожение — есть и уничтожение тех общественных отношений, носителем которых он является.
Существует мнение, что законодатель, устанавливая, что охране подлежит жизнь человека (ст. 2 УК Республики Беларусь), используя термин «человек» в разделе VII «Преступления против человека», тем самым ставит под охрану прежде всего биологическую сторону в человеке.
Но с этим согласиться нельзя, ибо уголовное право всесторонне охраняет человека и с точки зрения его общественной сущности, и с точки зрения его физической целостности. Поэтому жизнь человека как объект уголовно-правовой охраны представляет собой социально-биологическую ценность.
§ 3. Момент начала уголовно-правовой охраны жизни человека
Сложность разрешения проблемы о начале жизни заключается в том, что рождение человека, с которым все авторы связывают начало жизни, представляет собой не одномоментный акт, а длительный процесс, каждый отрезок времени которого можно расценивать как свидетельство появления и начала человеческого существования.
Медицинская наука определяет рождение как процесс, проходящий в три периода: первый период (раскрытие) начинается с первой схваткой; второй период (начало физиологических родов) начинается с переходом схваток в потуги и заканчивается рождением ребенка; третий (последовый) начинается с момента полного высвобождения ребенка из утробы и оканчивается отделением плаценты и рождением последа.
Как свидетельствует история, спор о начале человеческой жизни насчитывает немало веков и немало точек зрения, каждая из которых в соответствии с развитием науки предлагала свои критерии для определения момента ее начала.
Все мнения по рассматриваемому вопросу можно свести к четырем наиболее распространенным критериям для определения начала жизни.
Господствующей является позиция авторов, которые в качестве начального момента жизни называют начало физиологических родов, когда материнский организм прекращает функции по внутриутробному обеспечению плода, т.к. это момент, как отмечал Н.И.Загородников, «свидетельствует о том, что плод достаточно созрел и приобрел все необходимые качества для внеутробной жизни, о чем и свидетельствуют объективные данные (начало родов)». В этой связи, по мнению авторов, гранью между абортом и убийством является начало родовых схваток и умерщвление ребенка уже в этот период (когда он находился еще в утробе матери), должно считаться убийством, а уничтожение плода ребенка до начала родового процесса не образует убийства [19].
Другие авторы считают началом жизни (а значит и началом уголовно-правовой охраны) момент полного отделения ребенка от утробы матери.
Третьи предлагают перенести момент начала жизни на более ранний период — появление ребенка вне утробы матери: «появление плода во время родов», «прорезывание головки в процессе родов», «тот момент родов, когда плод стал виден из утробы матери».
Эти точки зрения подвергались в литературе критике, ибо сужали область уголовно-правовой охраны жизни, и считались лишенными некоторой доли здравого смысла в том случае, если ребенок рождался мертвым.
Четвертая группа авторов отождествляет начало жизни с началом дыхания. По их мнению, «:умерщвление человеческого плода: до момента первого вздоха следует рассматривать не как убийство, а как искусственное прерывание беременности, т.е. совершение аборта».
Однако, на наш взгляд, общественная опасность содеянного не изменится от того, причинена смерть новорожденному ребенку после того, как у него появилось дыхание или преступные действия были совершены в отношении жизнеспособного, но не начавшего еще дышать ребенка.
Приказом Министерства здравоохранения Республики Беларусь от 9 ноября 1993 г. N 254 «О переходе на рекомендованные Всемирной Организацией Здравоохранения критерии живорождения и мертворождения» утверждена Инструкция об определении критериев живорождения, мертворождения и перинатального периода, в соответствии с которой «: живорожденным следует признать плод, который дышит или проявляет другие признаки жизни, такие как сердцебиение, пульсация пуповины или определенные движения произвольной мускулатуры, независимо от того, перерезана пуповина и отделилась ли плацента».
§ 4. Момент окончания уголовно-правовой охраны жизни человека
Установление момента наступления смерти представляет трудности в связи с тем, что переход от жизни к смерти представляет собой последовательно протекающий биологический процесс, изменение человеческого организма, имеющее ту или иную протяженность во времени, а констатация смерти как акт, влекущий за собой юридические последствия, предполагает установление момента, с которого прекращается жизнь. Поэтому юридическая наука создает для своих потребностей юридическую фикцию, которая отождествляет смерть с определенным моментом. С точки зрения права «смерть — это всегда событие, с которым связаны определенные юридические последствия. Причем в зависимости от того, на какой стадии мы юридически признаем, что человек мертв, данные последствия различны. При этом, констатируя смерть, право должно опираться на медицину, чтобы свести до минимума ошибки и, наконец, исходя из общих принципов, определяющих трудоспособность человека и его юридический статус в обществе [20, 17, 21]. Однако, как уже отмечалось, момент смерти — понятие подвижное.
Согласно медицинскому учению о терминальных состояниях, начальной стадией умирания считается предагональное состояние, характеризующееся выраженными расстройствами кровообращения и дыхания. Длительность этого состояния может быть различной.
Следующая стадия умирания — терминальная пауза. Характеризуется внезапной остановкой дыхания, резким угнетением деятельности сердца, прекращением биоэлектрической активности головного мозга, угасания рефлексов. Продолжительность — от нескольких секунд до 3 — 4 минут.
За терминальной паузой следует агония — вспышка борьбы организма за жизнь, которая может длиться от нескольких минут до нескольких дней.
После остановки дыхания и кровообращения наступает стадия «клинической смерти», продолжающаяся 5 — 6 минут. При искусственном или случайном охлаждении, при электротравме этот период может увеличиваться до 10 минут и больше. Агония и период так называемой «клинической смерти», которому она предшествует, могут быть обратимыми, с полным восстановлением функций организма. Т.е. в состоянии «клинической смерти» жизнь человека еще охраняется и врач обязан предпринять меры по реанимации.
Последняя стадия умирания — биологическая смерть — полное прекращение работы сердца и деятельности головного мозга в результате распада клеток центральной нервной системы, необратимое состояние, когда восстановить жизненные функции организма уже невозможно [22].
В ходе прогресса медицины в различные времена существовали различные подходы к определению признаков смерти.
Для установления факта смерти когда-то требовалось только лишь прекращение дыхания.
В дальнейшем безусловными признаками смерти являлась, наряду с прекращением дыхания, остановка деятельности сердца и отсутствие пульса.
В дальнейшем развитие реаниматологии в течение длительного времени позволило поддерживать с помощью специальной аппаратуры сердечную и дыхательную деятельность при тотальном некрозе головного мозга и его ствола (состояние так называемой сверхглубокой запредельной комы (coma depasse).
Традиционные критерии смерти оказались непригодными для успешного проведения операций по трансплантации жизненно-важных органов: сердца, печени, легких, т.к. они могут быть получены лишь на фоне достаточно эффективной работы всей системы кровообращения.
В 60-е г.г. прошлого столетия большинство ученых пришли к выводу, что слово «смерть» в его индивидуальном и общественном значении применимо к необратимой смерти мозга, независимо от состояния других тканей и органов, т.к. необратимое прекращение функций мозга означает необратимую гибель жизни.
Врачи и ученые согласились, что при смерти мозга человека можно считать умершим, даже если его сердце еще бьется, а дыхание поддерживается искусственно. Известный американский специалист по пересадке сердца в середине 70-х г.г. дважды представал перед судом по обвинению в убийстве, т.к. удалял еще неостановившееся сердце у донора с погибшим мозгом. На суде он заявил, что смерть человека — гибель мозга, а ссылка на остановку сердца — примитивное, устаревшее определение смерти.
В 1980 г. в США был предложен и ратифицирован «Единый закон об определении смерти» (ЕЗОС), который констатирует: «Человек, который находится в состоянии необратимой остановки функций кровообращения и дыхания или необратимого прекращения всех функций головного мозга, включая его стволовую часть, является мертвым».
Некоторые авторы считают, что для констатации смерти мозга вообще достаточно установить гибель отделов мозга, ответственных за сознание или мышление, т.е. за сохранность человека как личности. Т.е. полное и необратимое прекращение сознательной деятельности человека должно считаться юридически полным и окончательным.
Приказом Министерства здравоохранения СССР от 15 февраля 1985 года N 191, было разрешено было констатировать биологическую смерть человека на основании установленного факта смерти мозга.
Юридическое понятие смерти мозга, эквивалентное смерти человека, было дано в связи с принятием Закона Республики Беларусь от 4 марта 1997 г. «О трансплантации органов и тканей человека».
Согласно п. 12 Инструкции о констатации смерти и порядке изъятия органов для трансплантации от 20 июня 1997 г., принятой в развитие и во исполнение Закона Республики Беларусь «О трансплантации органов и тканей человека» (в соответствии с которым «смерть мозга определяется как необратимые потери функции головного мозга») констатация смерти осуществляется на основании следующих признаков (при условии документированного определения причины смерти):
- 12.1. полное и устойчивое отсутствие сознания;
- 12.2. устойчивое отсутствие самостоятельного дыхания при отключении аппарата ИВЛ;
- 12.3. атония всех мышц;
- 12.4. исчезновение любых реакций на внешние раздражения и любых видов рефлексов, замыкающихся выше уровня спинного мозга;
- 12.5. устойчивое расширение и ареактивность зрачков и их фиксация в среднем положении;
- 12.6. тенденция к гипотензии — 80 мм рт.ст. и ниже, спонтанная гипертермия.
Все указанные признаки дают основание для констатации смерти при условии, если они сохраняются неизменными в течение двенадцати часов и если по истечении этого времени на ЭЭГ зарегистрировано полное отсутствие спонтанной и вызванной электрической активности мозга. При невозможности использования ЭЭГ срок наблюдения продлевается до двадцати четырех часов.
В случаях же неясности причины состояния больного, в том числе и при подозрении на интоксикацию, предусматривается дополнительный тест: установление (дважды, с интервалом времени 30 минут) прекращения кровообращения в мозге по всем магистральным артериям (двум сонным и двум позвоночным) [23].
Окончательное определение понятия смерти должно быть выработано медиками и юристами совместно. В предварительном варианте: «Смертью индивида считается полное и необратимое прекращение деятельности коры головного мозга, обусловленное гибелью его клеток и констатируемое комплексом выработанных современной медициной средств и способов, с очевидностью и несомненностью доказывающих ее наступление» [17, 18].
Необходимо еще раз подчеркнуть, что для права важно прежде всего определение времени (момента) наступления смерти и ее причины.
ЛИТЕРАТУРА
1. Конституция Республики Беларусь 1994 года (с изменениями и дополнениями). Принята на республиканском референдуме 24 ноября 1996 года. — Минск: Беларусь, 1997.
2. Шаргородский М.Д. Преступления против жизни и здоровья. — М.: Юрид. изд., 1948. — 512 с.
3. Международный пакт о гражданских и политических правах: принят Организацией Объединенных Наций 16 декабря 1966 года; вступил в силу 23 марта 1976 года // ООН: Права человека и борьба с преступностью: Сборник международных документов. — Минск: 1990. — С. 226 — 237.
4. Никулин С.И. Проблемы правовой защиты жизни и здоровья человека: Взгляды Н.И.Загородникова и современность // Проблемы уголовной политики и уголовного права. Межвузовский сборник научных трудов. — М.: МВШМ МВД РФ, 1994. — 132 с.
5. Сивец С. Конституционные гарантии института «Право на жизнь»
6. Таганцев Н.С. О преступлениях против жизни по русскому праву. — С. — П.: Типография Н.А.Неклюдова, 1870. — Т. 1. — 461 с.
7. Разгильдяев Б.Т. Задачи уголовного права РФ и их реализация. — Саратов: Изд. Саратовского ун-та, 1993. — 228 с.
8. Глушков В.А. Ответственность за преступления в области здравоохранения. — Киев: Вища школа, 1987. — 198 с.
9. Глушков В.А. Проблемы уголовной ответственности за общественно-опасные деяния в сфере медицинского обслуживания // Диссертация на соискание ученой степени доктора юрид. наук. — Киев: Киевская школа МВД СССР, 1990. — 386 с.
10. Глушков В.А. Социологические и правовые аспекты эвтаназии // Социологические исследования. — 1992. — N 7. — С. 12 — 19
11. Глушков В.А. Уголовно-правовые аспекты пересадки органов и тканей // Советское государство и право. — 1983. — N 11. — С. 68 — 73.
12. Горелик И.И. Квалификация преступлений опасных для жизни и здоровья. Минск: Высш. школа, 1973. — 318 с.
13. Горелик И.И. Оставление в опасности и убийство (разграничение составов) // Весн. Бел. Дзярж. ун-та. — Сер. 3. — 1970. — N 1. — С. 71 — 74.
14. Уголовное право России. Особенная часть: Учебник для ВУЗов / Т.И.Ваулин, П.А.Волостнов и др.; Под ред. И.Я.Кзаченко. — М.: Изд. Группа ИНФРА М-Норма, 1997. — 738 с.
15. Соотак Я.Я. Об объекте и системе преступлений против жизни. // Современное право. — Таллинн. — 1989. — N 2-3. — С. 132 — 137.
16. Шаргородский М.Д. Прогресс медицины и уголовное право // Вестник ЛГУ. — 1970. — N 17. — С. 97 — 105.
17. Демидов Ю.А. Человек — объект уголовно-правовой охраны// Советское государство и право. — 1972. — N 2. — С. 106 — 110.
18. Ткаченко В.И. Квалификация преступлений против жизни и здоровья по советскому уголовному праву: Учеб. пособие. — М.: ВЮЗИ, 11977. — 100 с.
19. Загородников Н.И. Преступления против жизни по советскому уголовному праву. — М.: Госюриздат., 1961. — 278 с.
20. Вермель И., Ковалев М. Юридическое определение смерти// Социалистическая законность. — 1982. — N 7. — С. 57 — 58.
21. Дурнов Л. Эвтаназия — легкая смерть? // Врач. — 1998. — N 7. — С. 43 — 45.
22. БМЭ. М. 1986. т. 27. с. 1646.
23. Инструкция о констатации смерти и порядке изъятия органов для трансплантации// Приложение N 1 к Приказу Министерства здравоохранения Республики Беларусь N 150 от 20 июня 1997 года. О дальнейшем развитии трансплантологической помощи населению Республики Беларусь.
Глава 2. АНАЛИЗ УГОЛОВНО-ПРАВОВЫХ НОРМ О ЛИШЕНИИ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА
§ 1. ПОНЯТИЕ, ПРИЗНАКИ, ВИДЫ УБИЙСТВА
Убийство, как уже отмечалось выше, является одним из наиболее древних преступлений в уголовном законодательстве. В теории и истории уголовного права этому преступлению всегда уделялось исключительно большое внимание. Можно смело сказать, — утверждает М.Д.Шаргородский, — что большинство проблем общей части уголовного права: вопрос о причинной связи, вопросы о соучастии, о приготовлении и покушении в значительной мере решались именно в связи с этим конкретным преступлением [124, 37].
Некоторая часть людей умирает в результате патологической, преждевременной смерти, вызванной насильственными действиями. К патологической смерти относится и убийство, являющееся родом насильственной смерти. Таким образом, насильственный характер — один из признаков убийства.
Вполне достаточным, на наш взгляд, является определение, данное В.Б.Беляевым и Н.М.Свидловым: умышленное убийство есть незаконное причинение смерти другому человеку в результате такого умышленного действия или бездействия, которое посягает непосредственно и исключительно только на жизнь потерпевшего [25, 7].
В УК Республики Беларусь содержится законодательное определение убийства: это — умышленное противоправное лишение жизни другого человека (ст. 139), что позволяет отграничить убийство от правомерного лишения жизни (например, убийство в состоянии необходимой обороны), от случайного лишения жизни, от покушения на убийство и от самоубийства.
Однако, как и любая дефиниция, данное определение не может дать исчерпывающую характеристику рассматриваемого преступления. Для уяснения его сущности, для правильной квалификации, а также для отграничения от смежных составов необходим тщательный анализ каждого элемента состава преступления (объекта, объективной, субъективной стороны, субъекта).
Нормы об ответственности за убийство построены таким образом, что это преступление во всех без исключения его видах выступает как посягательство на только на один объект — на жизнь другого человека. Здесь нет повода даже для постановки вопроса о так называемом двойном (дополнительном, вспомогательном) объекте. Речь идет лишь о том объекте, который лицо сознательно избирает для преступного воздействия, чтобы произвести, вызвать в нем те изменения, которые субъекту либо желательны, либо сознательно безразличны.
Объективная сторона убийства состоит в противоправном лишении жизни другого человека.
В юридической литературе господствующей является точка зрения, что убийство может быть совершено как путем действия, так и бездействия [31, 33; 61].
Существует множество самых разнообразных способов лишения жизни другого человека. Так, убийство может быть совершено:
путем применения преступником своей мускульной силы, с использованием тех или иных орудий для ее усиления и обеспечения убийства (например, использование удавки, различных хозяйственно-бытовых предметов — ножа, топора и др.), путем направления на потерпевшего каких-то иных сил, когда мускульная сила виновного ничтожна, но она направляет другую мощную силу (например, виновный производит выстрел, присоединяет к телу потерпевшего провода сети высокого напряжения и т.п.) [61] использует животных, стихийные силы природы, что причиняет смерть виновному;
путем использования встречной деятельности самого потерпевшего, действующего по неведению (например, виновный дает потерпевшему вместе с чаем яд и т.п.);
путем других действий, направленных на нарушение функций или анатомической целостности жизненно важных органов другого человека.
Кроме убийства путем физических действий, причинение смерти возможно и путем психического воздействия при определенных обстоятельствах [30, 34]. В каждом случае, причинение смерти в результате психической травмы лицом, осведомленным о болезненном состоянии потерпевшего, должно признаваться убийством при наличии умысла на лишение его жизни.
Так, умышленное убийство совершил А., который зная о больном сердце Н. и желая его смерти, послал ему ложную телеграмму о смерти сына. Получив эту телеграмму, Н. скончался от сердечного приступа [108, 107].
Сила психики человека может быть использована при убийстве и путем подговора загипнотизированного, малолетнего или душевнобольного лишить жизни другое лицо (так называемое посредственное причинение). Вместе с тем, субъектом данного убийства будет лицо, оказавшее психическое воздействие [21, 40; 63, 47].
Другой формой деяния при убийстве является убийство путем бездействия (например, мать, желая избавиться от ребенка, перестает его кормить). Однако некоторые авторы отрицают такую возможность.
Так, В.И.Ткаченко приводит следующий довод в защиту этой ситуации: при бездействии лицо само не разрушает, не уничтожает и не причиняет физический вред… Создание же условий для наступления вреда, в силу их самостоятельной значимости, не может быть приравнено к действиям, влекущим физический вред. Как отмечает В.И.Ткаченко, в УК предусмотрена самостоятельная ответственность за неоказание помощи и оставление в опасности, а значит, имеются все основания считать, что формой деяния при убийстве является только действие [108, 6].
На наш взгляд, такая точка зрения является ошибочной.
Во-первых, при убийстве путем воздействия человек сам (в буквальном смысле) может и не причинить физический вред другому лицу, используя, например, встречную деятельность самого потерпевшего.
Во-вторых, надо отличать бездействие невмешательства и бездействие, создающее опасность, поскольку, как подчеркивал И.И.Горелик, единое понятие бездействия, действительно, не дает возможности разграничивать убийство, совершенное путем бездействия и оставление в опасности [44, 9 — 21; 45, 73; 46].
В литературе бытует мнение: при наличии умысла на лишение жизни оставление в опасности перерастает в умышленное убийство. Но, если, сознавая опасность, нависшую над потерпевшим, виновный предвидит возможность или неизбежность гибели и не оказывает помощь при наличии возможности, то он сознательно допускает смерть потерпевшего. Таким образом, умысел к последствиям становится обязательным для оставления в опасности. Умышленное убийство путем бездействия и неоказание помощи со смертельным исходом оказывается одним и тем же преступлением.
Существует и другое мнение: о зависимости от того, была ли деятельность лица включена в развитие причинного ряда, Т.В.Церетели различает причиняющее и непричиняющее бездействие. Первое — в силу «специальной обязанности действовать», вытекающее из требований нормативного акта, занимаемого положения или предшествующих действий, деятельность лица была включена в развитие причинного ряда, оно виновно бездействовало и в результате наступила смерть — виновный отвечает за убийство. (Например, пожарник, не выполнивший обязанности по тушению пожара, несет ответственность за гибель людей, если он виновно бездействовал.)
Непричиняющее бездействие — упущение само по себе, представляет нарушение обязанности и выполнение требуемого действия могло бы предотвратить наступление последствий (неоказание помощи погибающему лицом, специально не обязанным заботиться о потерпевшем) [45].
Третье мнение: А.С.Горелик различает общую обязанность действовать в отношении неопределенного круга объектов и конкретную обязанность по отношению к конкретному объекту. Неисполнение общей обязанности независимо от формы вины по отношению к последствиям не может считаться убийством. Неисполнение конкретной обязанности влечет ответственность в случае наступления смерти за умышленное или неосторожное убийство, или при прямом умысле к не наступившим последствиям — за покушение на убийство.
По объему обязанностей в отношении потерпевшего только и можно правильно разграничить убийство путем бездействия и оставление в опасности.
Объективное основание ответственности за убийство, если последовала смерть оставленного без помощи, будет лишь при бездействии, создающем опасность (лицо, которое могло, но не оказало помощь тонущему, желая по каким-либо мотивам его гибели, и сознавшееся в этом, не может быть привлечено к ответственности за убийство, так как опасность возникла помимо его воли). Следовательно, при неоказании помощи нет объективных оснований ответственности за убийство.
При бездействии, создавшем опасность, опасная ситуация создана бездействием виновного и если при этом виновный предвидел и желал или сознательно допускал возможность смерти оставленного без помощи, то налицо умышленное убийство или покушение на него (В., почувствовав приближение родов, не обратилась за помощью в лечебное учреждение, родив жизнеспособного ребенка, не приняла никаких мер к сохранению его жизни) [45].
Таким образом, еще одним условием наступления ответственности за убийство совершенное путем бездействия невмешательства является сознание виновным созданной опасности.
Опасность может быть создана и по неосторожности. Так, умышленное убийство, а не оставление в опасности, имеет место и в том случае, когда виновный создал опасность по неосторожности, но затем, осознав ее наличие, не оказал помощи, которую мог оказать без риска для себя и для других (Б., балуясь, сбросил Н. в воду. Она, не умея плавать, о чем ему было известно, стала звать на помощь. Б. ничего не предпринял для ее спасения, хотя хорошо плавал и понимал, что Н. тонет) [44].
При анализе объективной стороны надо иметь в виду, что убийство считается оконченным преступлением с момента наступления смерти потерпевшего. При этом для квалификации содеянного как убийства не имеет значения, когда наступила смерть, сразу же после причинения насилия либо спустя некоторое время, но при обязательном наличии причинной связи между совершенным действием (бездействием) и смертью потерпевшего [63, 89].
Устанавливая же причинную связь по делам об убийстве, необходимо иметь в виду следующее:
а) причинная связь устанавливается не только между непосредственными телодвижениями преступника и наступлением смерти, но и действиями различных механизмов, стихийных сил природы, животных и т.п. (о чем уже указывалось выше), которые были использованы убийцей для причинения смерти другому человеку;
б) действие (бездействие) субъекта признается причиной смерти только в том случае, если оно явилось необходимым условием лишения жизни потерпевшего, при отсутствии которого смерть не могла наступить, т.е. если результат вытекал с необходимостью из этого действия, а не являлся порождением случайного стечения обстоятельств, лишь внешне связанных с ними [88, 29].
Так, судебная коллегия Верховного Суда СССР прекратила за отсутствием состава преступления уголовное дело в отношении Б., осужденного судом за неосторожное убийство, якобы совершенное им при следующих обстоятельствах: Б. увидев, что потерпевший Г. сел на его лошадь и стал ее гонять, поймал его и ударил. Г. испугался и бросился бежать. Перепрыгивая через забор, Г. сломал себе ногу и впоследствии от заражения крови скончался [49, 59]. В приведенном деле удар, нанесенный Б. потерпевшему Г., испуг Г., вызванный действиями Б., явились лишь отдаленными условиями, сопутствующими наступлению смерти. Однако эти действия не находятся в причинной связи с наступившими последствиями.
в) совершенные с целью причинения смерти действия должны предшествовать этому последствию. Если же смерть потерпевшего наступила в силу иных причин, о чем виновный не знал, его действия должны быть квалифицированы как покушение на убийство.
В этом отношении характерен следующий пример, приведенный Н.И.Загородниковым в монографии «Преступление против жизни по советскому уголовному праву»: В. родила ребенка, которого она не хотела воспитывать. В. уговорила своего сожителя Т. убить новорожденного. Во время родов Т. взял тело младенца, опустил его в воду, чтобы он задохнулся, держал в воде около 30 минут, и, убедившись, что ребенок мертв, отнес его в траншею и засыпал снегом. Как затем было установлено судебно-медицинской экспертизой, ребенок родился мертвым вследствие внутриутробной асфиксии, т.е. действия сожителя не находились в причинной связи со смертью новорожденного [60, 61].
При определенных обстоятельствах (например, при совершении убийства общеопасным способом или с особой жестокостью (п. 5, 6 ст. 139 УК Республики Беларусь)) для привлечения лица к уголовной ответственности за убийство, для квалификации его действий как убийства имеет решающее значение установление конкретной обстановки совершения убийства. Так, способ является квалифицирующим обстоятельством совершения убийства с особой жестокостью и общеопасным способом.
Выяснение места совершения убийства обуславливает и применение закона, действующего в местности, где оно было совершено [88, 30].
Глубокое и полное выяснение субъективной стороны — следующего элемента состава убийства, характеризующей психическое отношение виновного в форме умысла (прямого или косвенного) и неосторожности (совершение убийства по легкомыслию (самонадеянности) или небрежности) к своим действиям и наступлению смерти потерпевшего, имеет важное значение в силу ряда причин.
Во-первых, с помощью субъективной стороны можно разграничить убийство от случайного причинения смерти, поскольку даже наличие данных, свидетельствующих о причинной связи между действиями и смертью, не является убийством при отсутствии вины — умышленной или неосторожной.
Во-вторых, с помощью субъективной стороны можно разграничить составы преступлений, которые имеют одинаковые признаки объективной стороны преступления. Так, душевное состояние лиц, совершивших убийство нередко бывает сложным и требует глубокого анализа, чтобы разграничить простое убийство и убийство в состоянии аффекта [115, 19].
В-третьих, по субъективной стороне проводится разграничение между некоторыми видами квалифицированного убийства (например, убийство из корысти, из хулиганских побуждений) и простым убийством, между убийством и неосторожным причинением смерти, между умышленным убийством или причинением смерти по неосторожности и причинением тяжких телесных повреждений, в результате которых наступает смерть потерпевшего и т.д.
В-четвертых, содержание субъективной стороны указывает на степень общественной опасности преступления и лица, его совершившего, что учитывается при индивидуализации ответственности, избрании ее вида и меры наказания.
Следует отметить, что несмотря на большую значимость установления субъективной стороны убийства, ее исследование не должно проходить в отрыве от анализа признаков объективной стороны, поскольку психическое состояние всегда отражается в деянии, по особенностям совершения которого и можно судить о той или иной форме вины.
Умышленному убийству предшествуют, как правило, телесные повреждения. Таким образом, причинение вреда здоровью — эпизод в посягательстве на жизнь, стадия совершения убийства, не требующая квалификации по совокупности преступлений. В отдельных случаях телесные повреждения могут выступать способом причинения особых мучений потерпевшему до убийства или в процессе лишения жизни.
Разграничение умышленного тяжкого телесного повреждения и убийства (покушения на убийство) проводится по субъективной стороне — по форме вины. Часть третья ст. 147 УК РБ применяется лишь в тех случаях, когда установлены умысел виновного на причинение тяжких телесных повреждений и неосторожность — по отношению к смерти потерпевшего.
Однако не всегда возможно установить направленность умысла только путем выяснения субъективных обстоятельств — мотивов, взаимоотношений и т.д. Направленность умысла может определяться не только путем анализа субъективных обстоятельств, но и путем анализа объективной стороны преступления.
Пленум Верховного суда Республики Беларусь разъяснил, что «при решении вопроса о содержании умысла виновного суды должны исходить из совокупности всех обстоятельств преступления и учитывать, в частности, способ, орудия совершения преступления, количество, характер и локализацию ранений и иных телесных повреждений (например, в жизненно важные органы: голову, шею, левую сторону груди, печень, левый и правый пах), причины прекращения преступных действий и т.д., а также предшествующее поведение виновного и потерпевшего, их взаимоотношения, характер, действия виновного после совершения преступления» [15, 49, 50].
В следственной и судебной практике нередко возникают трудности в отграничении тяжкого телесного повреждения, опасного для жизни, от покушения на убийство, так как последствия этих преступлений бывают одинаковыми.
По таким делам, как правило, виновные отрицают намерение убить человека, и иногда их действия неправильно квалифицируют только по наступившим последствиям [115, 30].
Субъективная сторона в умышленном убийстве проявляется в целом ряде связанных между собой психических факторов. К ним относятся: во-первых, умысел в виде желания или допущения наступления смерти; во-вторых, мотив, т.е. побудительная причина убийства; в-третьих, цель, т.е. то последствие, к которому стремился преступник [88, 4], а также эмоциональное состояние лица в момент совершения убийства [30, 43].
Разграничение прямого и косвенного умысла имеет значение для индивидуализации ответственности, а в некоторых случаях и для отграничения убийства от других преступлений. Так, в п. 3 Постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 15 сентября 1994 г. N 7 «О судебной практике по делам об умышленных убийствах» разъяснил, что покушение на убийство возможно лишь с прямым умыслом, то есть когда действия виновного свидетельствовали о том, что он предвидел наступление смерти, желая этого, но смертельный исход не наступил в силу обстоятельств, не зависящих от его воли [15, 49], поэтому наличие косвенного умысла исключает квалификацию содеянного как покушение на убийство и преступление получает юридическую оценку по фактически наступившим последствиям.
В ст. 139 УК РБ прямо называются мотивы: корысть, хулиганские побуждения, мотивы расовой, национальной, религиозной вражды и розни. Поэтому только при отсутствии названных выше мотивов и других обстоятельств, отягчающих умышленное убийство, применяется ч. 1 ст. 139 УК.
По общему правилу, мотив преступления свидетельствует о прямом умысле. Однако нельзя, например, исключить возможность совершения убийства из хулиганских побуждений с косвенным умыслом, поскольку хулиганский мотив, определяя характер действий виновного, не всегда предопределяет их конечную цель. Корыстное убийство может быть совершено с косвенным умыслом, но только в том случае, если смерть потерпевшего явилась нежелаемым последствием действий виновного, направленных на хищение имущества, на которое он не имел законных прав.
От мотива убийства необходимо отличать цель как признак субъективной стороны преступления. Мотив и цель, как правило, разграничиваются в законе и имеют самостоятельное значение для квалификации некоторых видов убийства. Так, установление цели сокрытия другого преступления, влечет признание убийства совершенным при отягчающих обстоятельствах (п. 8 ст. 139 УК). Но мотив и цель при убийстве могут совпадать, Например, лицо, совершая убийство по корыстному мотиву, стремится к достижению корыстной цели.
В ст. 141 УК говорится о внезапно возникшем сильном душевном волнении — физиологическом аффекте, представляющем собой кратковременную интенсивную вспышку, возникающую в ответ на перечисленные в законе поводы: насилие, тяжкое оскорбление, издевательство или иные противозаконные или грубые аморальные действия либо длительная психотравмирующая ситуация, возникшая в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего, и занимающую господствующее положение в сознании при сохранении способности к самообладанию и возможности действовать в связи с поводом, вызвавшим аффективную реакцию — таком эмоциональном состоянии, которое характеризует субъективную сторону этого преступления. Установление его исключает квалификацию убийства по закону, предусматривающему более строгую ответственность.
Вместе с тем установление эмоционального состояния при убийстве, совершенном с превышением пределов необходимой обороны — явного, очевидного несоответствия защиты характеру и опасности посягательства, когда посягающему без необходимости причиняется вред, влечет квалификацию действий виновного по ст. 143 УК, а применение ст. 141 УК исключается, поскольку при превышении пределов необходимой обороны потерпевший нападает на потерпевшего (т.е. его посягательство носит характер нападения), а виновный руководствуется мотивом защиты, тогда как при совершении убийства в состоянии сильного душевного волнения, причинение вреда потерпевшему происходит, как правило, после окончания или прекращения им противоправного деяния [125], а значит виновный руководствуется мотивом мести за ту утрату, которую понес потерпевший. Но состав ст. 141 будет иметь место в случае, если внезапно возникший умысел был приведен в исполнение во время, когда субъект еще находился в состоянии аффекта.
Субъектом убийства может быть физическое вменяемое лицо, достигшее к моменту совершения преступления 14 лет.
В отношении субъекта убийства закон не выдвигает никаких условий, кроме тех, которые указаны выше. В законе названы лишь отдельные признаки субъекта, влияющие на квалификацию убийства [30, 37 — 39].
Так, совершение убийства лицом, ранее совершившим умышленное убийство, влечет квалификацию по п. 16 ст. 139 УК, поскольку эти признаки субъекта прямо названы в законе в числе обстоятельств, отягчающих убийство.
Поскольку действующий УК Республики Беларусь в зависимости от формы вины различает умышленное убийство и причинение смерти по неосторожности, а умышленное убийство, в свою очередь, вследствие разнообразия тех условий (способов, мотивов и др.) и обстоятельств, при которых они совершаются, делится на следующие виды:
1) «простое» — совершенное без таких отягчающих или смягчающих обстоятельств, которые влияют на квалификацию преступления (ч. 1 ст. 139 УК) т.е., как правильно отметил Э.Ф.Побегайло, являются как бы «резервной» нормой, поскольку она применяется только в тех случаях, когда имеет место умышленное убийство, не подпадающее под признаки других статей об умышленном убийстве [88, 127].
В судебно-следственной практике к «простому» относится убийство:
- в ссоре, драке;
- на почве ревности;
- по мотивам мести, возникшей из-за личных неприязненных отношений;
- в процессе самочинной расправы в связи с неправомерными посягательствами потерпевшего на малоценные блага;
- убийство из трусости человека, ошибочно принятого виновным за преступника (исключая неосторожное, случайное причинение смерти или превышение пределов необходимой обороны);
- убийство при преждевременной обороне;
- совершенное при проведении научного эксперимента, при испытании изобретений (но может быть совершено только с косвенным умыслом);
- так называемое безмотивное убийство.
Некоторые к данной категории относят и убийство по просьбе больного неизлечимой болезнью [29].
2) квалифицированное — совершенное при отягчающих обстоятельствах, влияющих на квалификацию (п. 1 — 16 ч. 2. ст. 139) и влекущих за собой повышенную ответственность;
1) привилегированное — совершенное при смягчающих обстоятельствах, влияющих на квалификацию (ст. 140 — 143 УК) и влекущее за собой пониженную ответственность; а значит, на практике возможна, и даже неизбежна, конкуренция этих составов, поскольку при квалификации убийств, впрочем как и любого другого преступления, на любой стадии официального разбирательства должно быть обеспечено юридическое тождество (а не просто соответствие, сходство, подобие, аналогия) состава физически совершенного деяния и состава, описанного в той норме Особенной части, которая предусматривает ответственность именно за это деяние [28, 7]. При совершении одного из этих преступлений с наличием признаков отягчающих обстоятельств, деяние виновного квалифицируется по соответствующей статье привилегированного состава.
Норма ст. 140 УК устанавливает ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка во время родов или непосредственно после них, совершенное в условиях психотравмирующей ситуации, вызванной родами. Ряд авторов приравнивает это преступление к детоубийству, которое не может быть отнесено к убийству со смягчающими обстоятельствами [30].
Следует отграничивать данное преступление от аборта. В ст. 140 УК предусмотрена ответственность за лишение жизни уже родившегося ребенка. Можно ли отнести к детоубийству лишение жизни младенца до начала его дыхания или до появления на свет?
М.Д.Шаргородский считал, что если умышленное лишение жизни ребенка произошло во время родов, иногда возможно квалифицировать его как убийство, если часть ребенка уже вне утробы матери [125, 15].
По мнению А.А.Пионтковского, убийство, совершенное во время родов, имеет место, когда рождающийся ребенок еще не начал самостоятельной внеутробной жизни [125, 22]. Мать сознает, что ее действия направлены на лишение жизни человека, а не на прерывание беременности (убийство новорожденного в момент родов, после того, как началось выделение плода из утробы матери, например, при выходе из нее головы, сделавшей возможным нанесение повреждений).
Изучение дел о детоубийстве показывает, что к этому преступлению относится такое убийство ребенка, которое совершено сразу же после его рождения, когда не принимается никаких мер к отделению от пуповины и к кормлению, т.е. вся обстановка свидетельствует о том, что для сохранения жизни новорожденного не принималось никаких активных мер. Когда мать предприняла меры к сохранению жизни ребенка, а затем совершила убийство, то, совершенное непосредственно после родов, оно может быть квалифицировано по п. 2 ч. 2 ст. 139 УК как убийство лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии.
Преступление может быть совершено с прямым или косвенным умыслом, причем момент возникновения умысла на квалификацию не влияет.
Задаче уголовного права по всемерной охране жизни и соответственно принципов гуманности, справедливости и неотвратимости ответственности служит не только правильная квалификация содеянного, но и адекватная, с учетом достижений науки (например, медицины, и прежде всего, что касается трансплантологии), социально-политическая оценка характера и степени общественной опасности деяния.
Посредством увеличения перечня отягчающих ответственность обстоятельств (квалифицирующих признаков) и уточнения обстоятельств, которые и ранее признавались отягчающими, значительно усовершенствован квалифицированный состав убийства (ч. 2 ст. 139 УК):
Убийство
1) двух или более лиц — предполагает лишение жизни двух или более лиц одновременно или на протяжении короткого промежутка времени, причем содеянное должно охватываться единством умысла, если нет — убийство, совершенное повторно. Убийство же одного лица и покушение на жизнь другого не может рассматриваться как оконченное преступление и подлежит квалификации как покушение и по соответствующей статье за убийство;
2) заведомо малолетнего (на день совершения преступления лицо не достигло 14 лет), престарелого (на день совершения преступления лицо достигло 70 лет) или иного лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии (состояние паралича, сна, опьянения, т.е. не может оказать сопротивления);
3) женщины, заведомо для виновного находившейся в состоянии беременности. Данный состав относят к категории особо опасных, так как виновный лишает жизни не только мать, но и будущего ребенка, причем срок беременности и жизнеспособность плода не имеет значения. Если же виновный ошибочно считал жертву беременной — квалификация по совокупности: покушение на убийство заведомо беременной и оконченное убийство по соответствующей статье;
4) сопряженное с похищением человека или с захватом заложника (включение этого признака обусловлено, очевидно, распространенными в последние годы случаями захвата заложников и похищения людей);
5) совершенное общеопасным способом, т.е. характеризующимся большой разрушительной силой или иным образом создающим опасность гибели людей, причинения телесных повреждений, иных тяжких последствий (взрыв, поджог, затопление и др.). Ранее УК предусматривал способ, опасный для жизни многих людей, точный смысл которого — опасность для жизни, а не способ, который причиняет опасность причинения тяжких телесных повреждений. Фактическое лишение жизни только одного человека не исключает применения п. 5. Если в итоге совершено умышленное убийство двух и более лиц — квалификация по совокупности: п. 1 и 5 ст. 139 УК;
6) совершенное с особой жестокостью — причинение в процессе совершения преступления потерпевшему или его близким особых физических или психических страданий; сопровождающееся глумлением над трупом непосредственно или сразу же после причинения смерти (уничтожение или расчленение трупа с целью сокрытия убийства не относится к данному составу); присутствие близких при совершении убийства и причинение им страданий, на что заведомо рассчитывает убийца; убийство нескольких лиц одного за другим, т.е. в присутствии других лиц, жизнь которых находится под угрозой. На практике для квалификации убийства по п. 6 ст. 139 УК необязательно причинение множественности ранений, возможны случаи, когда виновный, нанеся одно ранение, препятствовал оказанию помощи, в результате чего смерть наступала от потери крови, перитонита и т.п.;
7) сопряженное с изнасилованием или насильственными действиями сексуального характера (ссылка на насильственные действия сексуального характера приравнивает их по общественной опасности к изнасилованию) — лишение жизни как в процессе изнасилования с целью парализовать сопротивление жертвы, а следовательно, облегчить совершение изнасилования, так и после изнасилования с целью сокрытия (квалификация по совокупности п. 7 ст. 139 и ч. 3 ст. 166 (изнасилование, повлекшее иные тяжкие последствия)). Если лишение жизни последовало через определенный промежуток времени, имеет место совокупность п. 8 ст. 139 и соответствующей статьи, предусматривающей ответственность за изнасилование.
Потерпевшими могут быть не только жертвы изнасилования, но и другие лица (например, свидетели изнасилования).
Вина по отношению к убийству может выражаться только в форме умысла;
8) с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение, причем не имеет значения сам субъект или иное лицо совершили (или собирались совершить) другое преступление. Для квалификации не требуется, чтобы виновный в результате убийства достиг поставленной цели. В случае достижения — квалификация по совокупности, если субъект был исполнителем или соучастником второго преступления;
9) с целью получения трансплантата либо использования частей трупа (включение этого признака обусловлено расширением возможностей медицины по пересадке органов и тканей от одного человека другому);
10) лица или его близких в связи с осуществлением им служебной деятельности или выполнением общественного долга (данный пункт содержит дополнительный признак — совершение убийства близких лица осуществляющих общественно-полезную деятельность;
11) лица или его близких за отказ этого лица от участия в совершении преступления;
12) из корыстных побуждений или по найму (так называемые «заказные убийства», совершенные за материальное вознаграждение), либо сопряженное с разбоем, вымогательством или бандитизмом (что по объективной стороне выходит за рамки корыстного убийства).
Корысть — стремление к извлечению материальной выгоды в самом широком смысле слова, направленное на получение всякого рода материальных благ; для приобретения определенных имущественных прав (получение наследства); на избавление от различных обременений имущественного характера (долгов); на устранение конкурента. Причем не является обязательным получение личной материальной выгоды, но и извлечение ее для другого лица.
Не подпадает под признаки рассматриваемого деяния убийство с целью удержать или сохранить имущество, уже принадлежащее виновному, или убийство должника за невозвращение долга, или лица, совершившего кражу у виновного;
13) из хулиганских побуждений. Для квалификации не требуется, чтобы виновный в процессе лишения жизни совершал хулиганские действия — грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу. Важно наличие хулиганского мотива. Действуя из хулиганских побуждений, виновный не преследует иной, кроме убийства, цели.
Следует отграничивать данный состав от убийства, совершенного в драке, ссоре, для чего необходим анализ субъективной стороны, выяснение роли каждого из участников. Если зачинщиком и активной стороной был потерпевший, спровоцировавший столкновение, если повод — его аморальные действия, то налицо убийство в драке. Если инициатор — убийца и действует без достаточного к тому повода из хулиганских побуждений, то его действия подпадают под п. 13 ст. 139 УК;
14) по мотивам расовой, национальной, религиозной вражды или розни (включение такового обстоятельства обусловлено сложившейся в стране в последние годы социально-политической обстановкой);
15) совершенное группой лиц;
16) совершенное лицом ранее совершившим убийство, за исключением убийства, предусмотренного ст. 140 — 143 УК.
Анализируя новеллы УК Республики Беларусь необходимо остановиться на характеристике такого отягчающего обстоятельства, как убийство с целью получения трансплантата либо использования частей трупа (п. 9 ч. 2 ст. 139 УК).
Парадоксальность такого убийства заключается в том, что оно совершается ради спасения жизни или здоровья другого человека. Эта ситуация заслуживает особого внимания с учетом того, что если верить средствам массовой информации и телевидению, в последнее время развернулась массовая «компания» по торговле человеческими органами.
В настоящее время существует два вида трансплантации органов и тканей человека (гомотрансплантация): у живого человека (ex vivo), у трупа (ex mortio) [47].
Так, изъятие трансплантата ex mortio и ex vivo предполагает соблюдение ряда правовых условий, определенных в Законе Республики Беларусь «О трансплантации органов и тканей человека» от 4 марта 1997 г. и приказе Министерства здравоохранения Республики Беларусь «О дальнейшем развитии трансплантологической помощи населению Республики Беларусь» от 20 июня 1997 г. [8, 13].
Не ставя перед собой задачи подробного рассмотрения всех возможных преступлений в сфере трансплантологии, представляется необходимым остановиться лишь на тех преступлениях, посягающих на жизнь, которые в действующем УК Республики Беларусь получили вполне адекватную оценку: убийство с целью получения трансплантата (п. 9 ч. 2 ст. 139 УК) и неосторожное причинение смерти в результате нарушения порядка и условия изъятия органов или тканей человека (ч. 2 ст. 164 УК).
Некоторые авторы выделяют следующие виды этого преступления:
1) совершенное вне медицинского учреждения близким реципиенту человеком или по его подстрекательству другим лицом, что менее вероятно, так как следы насильственной смерти являются достаточным основанием, исключающим возможность взятия трансплантанта;
2) совершенное врачом в лечебном учреждении путем злоупотребления своей профессией: неправильным лечением или неоказанием помощи, что представляется более вероятным.
Такое убийство до принятия нового УК могло быть квалифицировано либо по п. «а» ст. 100 УК 1960 г., если виновный преследует цель получения материальной выгоды для себя или других лиц (в том числе убийство, совершенное за вознаграждение), либо по п. «е» ст. 100 УК 1960 г. — с особой жестокостью, которая в данном случае может выражаться в определенном способе лишения жизни (например, когда у живого человека, находящегося в сознании, изымаются органы и ткани, что вызывает причинение ему особых мучений и страданий).
Между тем, следует согласиться с И.И.Гореликом, что убийство с целью изъятия трансплантата не менее опасно убийства из корысти. В первом случае виновный приобретает материальную выгоду, ради которой уничтожает жизнь другого человека, во втором случае виновный для другого лица приобретает нечто большее, чем материальные выгоды: он дарит ему здоровье и продолжает жизнь за счет жизни другого.
Такое спасение не делает его менее тяжким убийством. Наоборот, такое убийство представляется более опасным, потому что, во-первых, выражает взгляд на человека, как на некоторое «хранилище органов и тканей», способных спасти жизнь другому человеку; во-вторых, порождает неуверенность в своей телесной целостности; в-третьих, если совершается врачом, то подрывает доверие к медицине и лечебным учреждениям [47, 78; 48]
Надо отметить, что первостепенным условием правомерности изъятия органов и тканей у трупа является правильная констатация консилиумом врачей (куда не должны входить специалисты, принимающие участие в изъятии трансплантата) факта смерти на основе специальных критериев.
Заведомо неправильная констатация смерти намеченного донора, который является жизнеспособным и ему не оказывается медицинская помощь с тем, чтобы использовать его орган, ничем не отличается от умышленного убийства.
Убийство будет и в случае преждевременной констатации смерти донора, который вследствие полученных повреждений является нежизнеспособным.
В первом случае оказание помощи может сохранить жизнь, а во втором ее сохранить невозможно. В первом случае врач сознает, что своим бездействием и преждевременной констатацией смерти он обрекает человека на смерть, а во втором — сознает невозможность сохранения жизни и именно поэтому и для того, чтобы обеспечить реципиента жизнеспособным трансплантантом, преждевременно фиксирует смерть донора.
В этой связи вызывает возражение точка зрения Р.Н.Ключко о том, что возможно неосторожное убийство, связанное с неправильной констатацией факта смерти [51], так как оно противоречит смыслу «причинения смерти по неосторожности», когда лицо предвидит возможность наступления смерти, но легкомысленно рассчитывает на ее предотвращение, либо когда лицо не предвидело возможности наступления смерти, хотя должно было и могло предвидеть.
Нельзя представить, что врач видит, что человек еще жив, но отключает жизнеподдерживающую аппаратуру у больного, находящегося между жизнью и смертью, легкомысленно рассчитывает на ненаступление смерти, так как отключение аппаратуры уже само по себе неизбежно приведет к смерти.
Развитие медицины не только позволило при помощи специальной аппаратуры растянуть во времени процесс умирания, но и исключило возможность визуально или с помощью примитивных методов отличить неоморта (трупа с бьющимся сердцем) от живого, но находящегося в стабильном вегетативном состоянии, человека. А значит, несоблюдение обязательных требований Инструкции при определении смерти мозга равнозначно предвидению того, что человек еще жив, что исключает совершение убийства и по небрежности при определении момента смерти.
Таким образом, неосторожное лишение жизни возможно лишь при нарушении порядка и условий изъятия трансплантата у живого донора (в этом случае возможно неосторожное лишение жизни как донора, так и реципиента) либо «трупа» (здесь, разумеется, возможно лишь неосторожное лишение жизни реципиента).
Примером такого лишения жизни может быть использование трансплантатов доноров больных диабетом, вирусными заболеваниями (лицо может знать об этом, но рассчитывать на успешный исход операции в силу, например, своего многолетнего опыта либо не проводит соответствующих анализов). Включение же в УК Республики Беларусь нормы «Нарушение условий и порядка изъятия органов или тканей человека либо условий и порядка трансплантации, повлекшие по неосторожности смерть донора или реципиента…» (ч. 2 ст. 164) должно стать надежным барьером на пути возможного халатного, безответственного отношения медицинских работников к выполнению своих обязанностей, имеющих при данных обстоятельствах ту отличительную особенность, что всегда сопряжена с повышенным риском для жизни и здоровья больных, а соответственно и деятельной гарантией охраны жизни, а не декларативным общим принципом правового регулирования трансплантации.
§ 2. ДОВЕДЕНИЕ ДО САМОУБИЙСТВА
Непосредственным объектом доведения до самоубийства как одного из видов преступлений против жизни является жизнь другого человека. Именно поэтому самоубийство или покушение на него не считается преступлением и заслуживает лишь морального осуждения.
Именно объект посягательства при доведении до самоубийства указывает на особую общественную опасность этого преступления и объединяет доведение до самоубийства в одну группу с убийством.
Это преступление характеризуется исключительной безнравственностью, коварством, циничным отношением к достоинству и душевному состоянию другого человека. По выражению Ч.Ломброзо, самоубийство в таких случаях — продолжение агрессии на: [23, 35].
Законодатель, конструируя данный состав, строго дифференцирует способы доведения до самоубийства, называя в качестве таковых «жестокое обращение или систематическое унижение личного достоинства». Таким образом, признак «систематичности» относится лишь к случаям унизительного, а не жестокого обращения.
В юридической литературе является бесспорным тот факт, что под «жестоким обращением» следует понимать деяния, которые причиняют физические страдания потерпевшему (телесные повреждения различной степени тяжести, побои, истязания (в том числе и морение голодом: лишением пищи и воды) и т.п.) [19, 34; 85, 65; 109, 35; 110, 59].
Однако одни авторы под «жестоким обращением» наряду с подобными действиями понимают различного рода издевательства [17, 80; 23, 8], постоянные насмешки по поводу физических или умственных недостатков [23, 33].
Другие же авторы, обращаясь к толковым словарям, считают подобное смешение понятий необоснованным и относят издевательства к разновидности унижения личного достоинства [24, 57].
Спорным в юридической литературе является также вопрос об отнесении понятия «травля» к жестокому обращению либо унижению личного достоинства, а также о целесообразности выделения «травли» в качестве самостоятельного способа совершения этого преступления [23, 60 — 66; 17, 34; 129, 8] Необходимо отметить, что в правовой науке, в отличие от насилия, которое может быть как физическим, так и психическим, под жестоким обращением следует понимать обращение, обязательным последствием которого является причинение физических страданий.
Однако такое аналитическое толкование позволяет оставить за пределами состава поведение лица, которое не причиняет физические страдания, но является объективно жестоким: различного рода лишения (одежды, пищи, воды), если они не являются истязанием голодом, незаконное ограничение свободы, психическое принуждение к выполнению незаконных действий, различного рода угрозы (убийством, лишением материальной помощи, разглашением нежелательных для потерпевшего сведений и т.д.) и другие действия.
Поэтому применительно к составу «доведение до самоубийства» обоснованно говорить о жестоком обращении как о проявлении физической и моральной жестокости.
В этой связи, представляется правильной точка зрения Н.Ярмыш, которая считает, что унижение достоинства (оскорбление, клевета, хулиганские выходки) — это разновидность жестокости, причем моральной, поэтому самостоятельного значения оно не имеет и указывать его альтернативно с жестоким обращением, как это сделано в законе, нелогично.
Однако, учитывая, что жестокость в обыденном сознании прежде всего ассоциируется с физическим насилием, необходимо сохранить в диспозиции «унижение достоинства» как уточняющий признак, воспользовавшись следующей формулировкой: «Доведение до самоубийства путем жестокого обращения, в том числе и унижения личного достоинства…».
Следовательно, унижение достоинства лишь тогда образует объективную сторону доведения до самоубийства, когда в этом проявляется жестокость. При такой обрисовке, как справедливо отмечает Н.Н.Ярмыш, становится понятным, почему супружеская измена, расторжение брачных, разрыв дружеских отношений и иные подобные поступки (если они осуществляются не в оскорбительной форме), не образуют объективной стороны рассматриваемого преступления [129, 7].
Такое построение диспозиции позволяет избавиться от признака систематичности в отношении унижения личного достоинства, поскольку, с одной стороны, оно суживает возможности применения закона (так клевета по своей природе может носить и единичный характер), что не согласуется с позицией законодателя, который нанесение тяжкого оскорбления признает уважительным поводом для отнесения убийства в состоянии душевного волнения к убийствам, совершенным при смягчающих обстоятельствах; с другой стороны — необоснованно расширяет, признавая допустимость единичного случая жестокого обращения, поскольку для отнесения некоторых действий (например, лишения развлечений, в ряде случаев, и материальной помощи) к понятию «жестокое обращение» необходимо, чтобы они носили систематический характер.
Кроме того, признание в действиях лица жестокого обращения — это всегда вопрос факта, который оценивает и решает суд, исходя из всей совокупности поведения виновного, конкретных условий и обстоятельств, при которых они совершались и учитывая свойства личности потерпевшего.
Состав рассматриваемого преступления относится к материальным и предполагает наступления одного из двух последствий: самоубийства или покушения на него, находящихся в причинной связи с действиями виновного. В противном случае имеет место случайное стечение обстоятельств.
Так, в связи с самоубийством А. было возбуждено уголовное дело. В процессе расследования выяснилось, что руководитель учреждения О., где работал А., иногда допускал грубость, оскорбления. Но указанное дело подлежало прекращению за отсутствием в действиях О. состава преступления, поскольку было установлено, что А. имел ряд конфликтов по месту работы и в семье. В результате последнего конфликта в семье А. и совершил суицид [17, 51].
Особенность объективной стороны данного состава состоит в том, что она не может быть выполнена без «участия» самого потерпевшего [23, 36]. Однако следует подчеркнуть, что самоубийство — это не просто смерть от собственной руки, а добровольное умышленное совершение человеком действий, направленных на лишение себя жизни и достаточных для наступления смерти. Таким образом, приготовительные действия потерпевшего не имеют самостоятельного уголовно-правового значения для наступления ответственности виновного.
Признак добровольности должен служить критерием отграничения умышленного убийства и доведения до самоубийства.
Так, умышленные действия виновного, поставившего перед собой цель довести потерпевшего до самоубийства, выразившиеся в физическом и (или) психическом насилии и (или) создавшие для потерпевшего обстановку крайней необходимости или «фатального» выбора, в результате которых потерпевший вынужден сам причинить себе смерть (повеситься, выброситься из окна и т.п.), необходимо квалифицировать как умышленное убийство, выполненное самим потерпевшим и отличающееся от обычного лишь способом совершения.
Характерным примером в этом отношении может быть дело С., рассмотренное судебной коллегией по уголовным делам Минского областного суда. В течение ряда лет С. систематически пьянствовал, устраивал скандалы и избивал жену. Однажды, после очередного избиения, он вывел жену на балкон своей квартиры, расположенной на девятом этаже, и заставил прыгать с балкона. Будучи физически и психически подавленной, она, с целью избавления от дальнейших страданий, согласилась выполнить требования мужа и перелезла через ограждение балкона, но вовремя была подхвачена и спасена М., балкон которого соединялся с балконом квартиры С. [36, 92].
Вышеизложенное позволяет признать ошибочной точку зрения некоторых авторов (в числе которых можно назвать В.И.Ткаченко [108, 67], Р.З.Авакяна [17, 66], С.И.Никулина [84, 36]), допускающих совершение доведения до самоубийства с прямым умыслом.
Вызывает недоумение и позиция российского законодателя, который, конструируя данный состав, не оговаривает форму вины, что автоматически означает, что данное преступление должно быть совершено только умышленно, поскольку в соответствии со ст. 24 УК РФ деяние, совершенное по неосторожности, признается преступлением только в том случае, если это специально оговорено в соответствующей статье Особенной части УК РФ [11]. Тогда как на практике большинство таких преступлений совершается по неосторожности.
Так, П. был признан судом виновным в доведении до покушения на самоубийство Г., совершенного им при следующих обстоятельствах. П. постоянно унижал свою жену Г., придя домой в нетрезвом состоянии, подверг ее избиению. Потерпевшей удалось выбежать из комнаты, однако П. настиг ее, вновь избил, после чего оставил Г. на кухне, а сам пошел в комнату. Г. попыталась выпить уксусную эссенцию. Увидев это, П. выбил флакон из ее рук, однако предотвратить покушение на самоубийство не смог, вследствие чего Г. получила ожоги, относящиеся к разряду менее тяжких телесных повреждений [17, 72].
Доведение до самоубийства имеет ту отличительную особенность, что с внешней стороны оно может выражаться в самых различных по содержанию и форме посягательствах против личности, в том числе и таких, которые предусмотрены в качестве самостоятельных преступлений. Однако только при совершении действий, представляющих большую общественную опасность, чем доведение до самоубийства, содеянное должно квалифицироваться по правилам о совокупности преступлений [36, 8].
Именно такую позицию занял Пленум Верховного Суда Республики Беларусь применительно к хулиганству, указав в постановлении от 20 декабря 1990 г. N 10 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве», что «… действия лиц, виновных в нанесении оскорблений, побоев, легких и менее тяжких телесных повреждений… полностью охватываются составом хулиганства и дополнительной квалификации по статьям УК о преступлениях против личности не требуется» [14].
Следует особо остановиться на встречающихся время от времени в практике случаях, когда самоубийство является последствием изнасилования или способом предотвратить его. В следственной и судебной практике, как отмечает Р.З.Авакян, иногда действия виновного квалифицируются по совокупности [17, 45].
Однако подобная практика не основана на действующем законодательстве, поскольку самоубийство и является тем тяжким последствием, которое указано в ч. 3 ст. 166 УК, и дополнительной квалификации не требует.
Субъектом доведения до самоубийства может быть любое физическое вменяемое лицо, достигшее 16-летнего возраста.
Для квалификации деяния по ч. 2 ст. 145 УК, необходимо, чтобы виновное лицо обладало признаками специального субъекта, т.е. качествами, которые давали бы возможность признать его лицом, от которого бы потерпевший находился в материальной или иной зависимости.
Зависимость предполагает отношения, при которых потерпевший вынужден переносить жестокое обращение или ему трудно избежать такого обращения.
Под «материальной зависимостью» следует понимать такие взаимоотношения между виновным и потерпевшим, при которых потерпевший, находясь на иждивении виновного, должен был получать от него необходимую помощь или вынужден был проживать на его жилплощади.
Под «иной зависимостью» следует понимать зависимость, основанную на брачно-семейных отношениях (в том числе и фактических брачных отношениях); служебную зависимость; зависимость между преподавателем и студентом и т.п.
Представляется неправильной точка зрения авторов, а соответственно, и незаконной практика, которые приводят в качестве примера квалификации по ст. 145 УК «посягательство на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов», т.е. действия проповедников и руководителей религиозных организаций (сект, общин), вовлекших в них людей, которые затем покончили жизнь самоубийством вследствие истерического психоза, развившегося в результате исполнения обрядов, и (или) поддавшись на призывы «ради жизни вечной Господа Бога» идти на любые жертвы, в том числе и на самоубийство.
На наш взгляд, в подобных действиях проповедников нет состава преступления «доведение до самоубийства», поскольку их нельзя признать ни жестоким обращением, ни систематическим унижением личного достоинства в смысле ст. 146 УК.
Преступление считается оконченным с момента самоубийства потерпевшего или покушения на него.
§ 3. СКЛОНЕНИЕ К САМОУБИЙСТВУ
Наукой уголовного права предлагалось ввести уголовную ответственность за подстрекательство к самоубийству и пособничество ему; за попустительство самоубийству в форме непринятия мер предупреждения готовящегося самоубийства в случаях, когда лицу достоверно об этом известно; за невоспрепятствование самоубийству в момент его совершения, когда лицо имело возможность пресечь его; за недоносительство о достоверно известном готовящемся или совершаемом самоубийстве [30, 72].
Советские уголовные кодексы предусматривали ответственность за подговор (склонение) к самоубийству, но выделяли две группы подговора:
1) несовершеннолетнего или невменяемого;
2) любого лица.
Причем преступлением признавался только первый вид подговора.
Так, первый УК РСФСР 1922 г. предусматривал ответственность за содействие или подговор к самоубийству несовершеннолетнего лица или лица, заведомо неспособного понимать свойства и значения им совершаемого или руководить своими поступками, если самоубийство или покушение на него последовали (ст. 148), чем создавался самостоятельный состав убийства при смягчающих обстоятельствах.
Некоторые же авторы считали, что подговор (склонение) к самоубийству малолетнего или душевнобольного при наличии прямого умысла на то, чтобы оно покончило с собой, образует признаки «простого» убийства [30, 34; 59, 15].
В практике советского периода был случай, когда суд признал в подговоре к самоубийству наличие состава убийства при отягчающих обстоятельствах (ст. 136 УК 1926 г.), совершенного при следующих обстоятельствах. К. с целью избавления от уплаты алиментов подговорил беременную от него М. совместно покончить собой. Когда М. повесилась первой, К. вешаться не стал, считая ее поступок «дурацким».
Действующее законодательство устанавливает уголовную ответственность за склонение — умышленное возбуждение у другого лица решимости совершить самоубийство — к самоубийству (ст. 146 УК РБ), причем у любого лица. И только в качестве квалифицирующего обстоятельства предусматривает совершение подобных действий в отношении двух и более лиц либо заведомо несовершеннолетнего (вероятно, в силу того, что в последнее время колоссально возрастает число детских суицидов).
Случаи совершения самоубийств по религиозным мотивам (в том числе и в результате склонения со стороны проповедников и рядовых членов сект), как свидетельствует история, не единичны. На наш взгляд, подобные действия проповедников, руководителей, рядовых членов сект, общин и других религиозных организаций, получивших в последнее время широкое распространение, не должны оставаться безнаказанными. (Например, ст. 222 УК 1960 г. предусматривала ответственность за посягательство на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов.)
Такие действия всегда посягают на жизнь другого человека. И то, что человек в конечном счете сам принимает решение, не меняет сути дела, поскольку уголовное право охраняет жизнь не конкретного человека, а жизнь как благо, как необходимую предпосылку любых общественных отношений, как условие и необходимое создание любых других материальных и духовных благ, кроме того, суицид — это всегда крик о помощи, сигнал бедствия и протест обществу, не способного поддержать веру в жизнь.
Ведь нельзя отрицать, что в человеке заложено стремление к утверждению и сохранению жизни, и самоубийство — вовсе не исключение из этого правила, а наоборот, согласно Шопенгауэру, утверждение жизни: самоубийца не хочет жить при настоящих условиях, но при иных, более благоприятных обстоятельствах он хотел бы жить. И если бы в трудную минуту поддержать, подбодрить потерявшего надежду, впавшего в отчаяние человека, то беды, может быть, и не случилось бы.
Ненаказуемость склонения к самоубийству тождественно признанию безразличия общества к судьбе человека как выражение крайне односторонне понятого индивидуализма.
Не выдерживает критики гипотетически возможная точка зрения о том, что такие случаи не типичны, а значит, не заслуживают внимания со стороны уголовного права. История свидетельствует об обратном и в печати время от времени появляются сообщения о подобных случаях, которые встречались и в практике правоохранительных органов Республики Беларусь.
Кроме того, нераспространенность тех или иных отношений сама по себе не исключает необходимости их правовой регламентации.
Таким образом, склонение к самоубийству представляет значительную опасность, и, как справедливо отмечают М.Д.Шаргородский и С.В.Бородин, должны влечь уголовную ответственность, когда они совершены не только в отношении малолетнего или невменяемого, но и в отношении психически здорового совершеннолетнего, покончившего жизнь самоубийством [30, 124, 67] или покушавшегося на него.
§ 4. ПРИЧИНЕНИЕ СМЕРТИ ПО НЕОСТОРОЖНОСТИ
Действующий УК Республики Беларусь закрепил, что убийством в различных его разновидностях должно считаться только умышленное лишение жизни другого человека (ч. 1. ст. 139). Лишение жизни по легкомыслию или небрежности получило иное название — «причинение смерти по неосторожности» (ст. 144 УК). Таким образом, лишение жизни по неосторожности ныне не признается законом убийством.
Такая позиция представляется правильной, так как, несмотря на тяжесть последствий в том и другом случаях, причинение смерти по неосторожности всегда является побочным следствием совсем другого действия, не желанным и не допускаемым последствием поведения виновного которое вполне, может быть и чаще всего бывает правомерным и благонамеренным (в случае совершения преступления по небрежности) как вообще, так и по отношению к самому потерпевшему (даже в том случае, когда поведение неправомерно, виновный всегда рассчитывает на предотвращение его последствий, делая ставку на реально существующие обстоятельства), тогда как характерным для умышленного убийства является лишение жизни в результате поведения виновного неизбежно (объективно и субъективно) ведущего к смерти потерпевшего.
Без установления вида неосторожной вины невозможно отграничить причинение смерти по неосторожности от умышленного убийства — с одной стороны, а с другой — от случайного причинения смерти (казуса).
При самонадеянности лишение жизни происходит путем сознательного нарушения определенных правил и мер предосторожности, направленных на охрану человеческой жизни:
- а) умышленные преступные действия, например, поджог дома, в результате чего погибли люди;
- б) умышленное нарушение установленных правил, не являющееся самостоятельным действием, например, нарушение правил пользования электроэнергией или газом в быту, повлекшее смерть;
- в) действия, противоречащие данным науки и профессиональным правилам, приведшие к смерти.
Предвидение возможности смерти имеет неконкретизированный характер. Расчет на недопущение смерти носит не абстрактный, а конкретный характер: лицо надеется на конкретные жизненные обстоятельства, способные не допустить наступление смерти. Расчет часто строится на опытности виновного, внимательности потерпевшего, на предыдущем благополучном исходе и т.д.
Преступную небрежность следует отграничивать от казуса (виновный не должен был и не мог в силу сложившихся обстоятельств предвидеть смерть). Например, П. был осужден за убийство по неосторожности. Как указывалось в приговоре, он, работая мотористом на бензопиле, проявил грубую неосторожность при валке леса, в результате чего упавшим деревом был убит С.
Однако при разборе дела в кассационной инстанции Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР отменила приговор, признав, что потерпевший погиб в результате несчастного случая. Было установлено, что П. оградил опасную зону предупредительными знаками и не применял запрещенные методы валки леса. Кроме того, он не мог заметить, что в опасной зоне, несмотря на предупреждающие знаки, находится С. [74, 13].
Уголовная ответственность за причинение смерти по неосторожности наступает только в случае наступления смерти потерпевшего. Само по себе фактическое действие виновного не влечет уголовной ответственности, если не наступил преступный результат. Поэтому, при причинении смерти по неосторожности следует говорить об осознании виновным фактической стороны своих действий (Н., проходя по улице, споткнулся о кирпич и разорвал ботинок, после чего нагнулся, поднял кирпич, и, не разгибаясь, бросил его в сторону дороги. В этот момент мимо него ехал мотоциклист и кирпич ударил его, после чего мотоциклист скончался от пролома черепа. Н. был осужден за неосторожное убийство, так как было установлено, что бросая кирпич, он не предвидел, но должен был и мог предвидеть возможность наступления последствий.
Существует мнение, что при неосторожном убийстве чаще всего смерть причиняется в результате несоблюдения правил предосторожности и потерпевшим, как правило, является случайное лицо, следовательно объектом данного преступления является не личность, не жизнь, а общественная безопасность. Если же смерть причиняется в результате посягательства на конкретную личность (нанесение телесных повреждений, повлекших смерть), это преступление посягает на жизнь конкретного лица и объектом выступает жизнь, а не общественная безопасность.
Кроме того, на причинение смерти по неосторожности, как известно, не распространяются характерные для убийства правила о приготовлении к преступлению, покушение на преступление и соучастие в преступлении.
Глава 3. ПРОБЛЕМА ЭВТАНАЗИИ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
§ 1. ПОНЯТИЕ И ВИДЫ ЭВТАНАЗИИ
Проблема эвтаназии начинает свое летоисчисление с глубокой древности. Уже тогда она вызывала многочисленные споры среди медиков, юристов, социологов, психологов и т.д., но практически никогда целенаправленно эта проблема не обсуждалась широкой общественностью в нашей стране. У нее всегда были как непримиримые противники, так и убежденные сторонники.
Термин «эйтаназия» («эвтаназия», «эўтаназiя») (от греческого «eu» — хорошо, «tanatos» — смерть) предложен в XVI в. английским философом Ф.Бэконом для обозначения «легкой», не сопровождающейся агонией, безболезненной смерти.
В специальной медицинской и юридической литературе существует огромное множество определений понятия «эвтаназия».
В медицинской науке эвтаназия — целенаправленные действия, ориентированные на прекращение жизни безнадежно больного человека для избавления его от страданий [26, 16 — 46].
В уголовно-правовом аспекте эвтаназия — умышленное лишение жизни неизлечимо больного человека на последнем этапе болезни с целью избавления его от тяжких страданий.
По мнению, например, Т.Хорвата, понятие «эўтаназiя» означает в самом широком смысле — отнятие жизни у любого «неполноценного» человека, включая душевнобольных, младенцев и стариков с психическими или физическими дефектами и т.д.; ускорение смерти неизлечимого и невыносимо страдающего больного, находящегося в последней стадии заболевания; в более узком смысле — смягчение предсмертных мучений без ускорения смерти [121, 151].
В ст. 45 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан установлено: «Медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии — удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни».
Профессор А.П.Зильбер предлагал для обозначения эвтаназии ввести термин — ВПВС — «врачебная помощь выполнения самоубийства». [Зильбер А.П. Этика и закон в медицине критических состояний. Петрозаводск, 1998. С. 158].
Различают активную (позитивную) эвтаназию — намеренное осуществление определенных действий по ускорению смерти страдающего безнадежно больного («метод наполненного шприца»: передозировка снотворного, смертельная инъекция) и пассивную (негативную) — намеренное прекращение мер по поддержанию и продлению жизни («метод отложенного шприца») [21, 73; 31].
В активной эвтаназии принято различать следующие формы:
- «убийство из милосердия» — родственники или сам врач, видя мучительные страдания безнадежно больного человека и будучи не в силах их устранить, вводят ему сверхдозу обезболивающего препарата, в результате чего наступает быстрая и безболезненная смерть. Вопрос о согласии пациента в данном случае вообще не ставится, поскольку он даже не в состоянии выразить свою волю;
- самоубийство, ассистируемое врачом, происходит с согласия пациента, врач только помогает покончить с жизнью;
- собственно активная эвтаназия происходит без помощи врача. Пациент сам включает устройство, которое приводит его к быстрой смерти.
Выделяют также активную эвтаназию, осуществляемую в виде системы, и эпизодическую.
В зависимости от мотива, которым руководствуется врач, выделяют «прямую» и «непрямую» эвтаназию.
«Прямым» этот акт является в том случае, если врач имеет намерение из каких-либо соображений прекратить жизнь пациента (сами эти соображения в расчет не принимаются — будь-то стремление сократить страдания пациента или надежда на получение материальной выгоды — прямое намерение убить рассматривается как недопустимое «по определению»).
«Непрямая» эвтаназия — ускорение смерти больного как побочный эффект какого-либо врачебного воздействия (при этом предполагается, что врач знает о таком побочном эффекте). В качестве примера обычно приводят применение интенсивного обезболивания, которое само по себе сокращает жизнь больного [64, 112], так называемый принцип двойного эффекта.
Некоторые авторы выделяют еще два понятия — ортоназия и дистаназия.
Польский специалист Е.Савицкий под дистаназией понимает поддержание врачом жизни больного, признанного уже неизлечимым, хотя не страдающего чрезмерно, с помощью дорогих и с трудом добываемых средств. Прекращение этих мероприятий, а иногда лишь их ограничение вызвали бы моментальную смерть пациента. Врач, который в такой ситуации применяет такие мероприятия, поддерживает в больном жизнь с помощью дистаназии. Прекращение этих мероприятий называется ортоназией [31, 138].
Этот комплекс проблем имеет два общих аспекта. Первый касается обязанности проводить реанимацию, второй заключается в том, что врач имеет право прервать такие действия. В первом случае можно выделить две различные ситуации:
- когда остановка сердцебиения и дыхания является неотъемлемой частью процесса умирания организма вследствие неизлечимого заболевания или естественного исхода, обусловленного исчерпанием жизненных сил. Как бы эффективно не были использованы при реанимации успехи медицины, смерть является неизбежным концом жизни каждого человека;
- прекращение функций дыхания и кровообращения наступает в результате несчастного случая (травма, попытка самоубийства и т.п.), и притом организм сохраняет определенный запас сил для продления жизни.
В обоих случаях может оказаться спорной правомерность отказа от реанимации, встает вопрос о пределах ответственности медицинского работника.
Пассивная эвтаназия имеет место, когда прекращение реанимационных мероприятий приводит к остановке сердцебиения и дыхания, к прекращению всех жизненных процессов организма, поддерживаемых до этого при помощи искусственной вентиляции легких и применения сердечно-сосудистых лекарственных средств.
Формально, по мнению большинства авторов, такие действия подпадают под признаки двух составов преступлений: либо неоказание помощи больному лицом медицинского персонала (что по действующему УК квалифицируется по ч. 2 ст. 161 в случае, если неоказание помощи повлекло по неосторожности смерть больного), либо убийство со смягчающими обстоятельствами — убийство из сострадания, совершенное по настоятельной просьбе больного (ч. 1 ст. 139 УК со ссылкой на ч. 2 ст. 63 в случае, если просьба потерпевшего и / или мотивы сострадания будут признаны судом смягчающими ответственность обстоятельствами).
Иногда, когда говорят о пассивной эвтаназии, то имеют в виду, что больного можно не лечить и он быстрее умрет. Но существует мнение, что, по современным представлениям, это — не эвтаназия. Если лечение не назначать больному, которому оно может помочь, — это преступление. Врачи отказываются от лечения лишь в том случае, когда оно бесполезно и может только увеличить или продлить страдания. В действительности же эвтаназия — это активное умерщвление, и ее нельзя путать с ограничением лечения.
В странах, в которых практикуется ограничение лечения умирающих больных, его проводят очень обдуманно и в соответствии со строгими правилами. Все назначения, которые делаются больному, обсуждаются не в узком кругу врачей отделения, а на специальной комиссии, в которую должны входить также опытные медсестры, представители администрации больницы, профсоюза, местной церкви (или религии, к которой принадлежит пациент), юрист.
Решение вступает в силу только после утверждения комиссией. Оно не может быть вынесено, если больной или, в случае его бессознательного состояния, родственники (законные представители) возражают против этого. Таким образом, правомерность прекращения реанимации определяется исчерпанием профессиональных медицинских функций.
Ситуация с ассистированным самоубийством, которое некоторые авторы считают формой эвтаназии, отличается от эвтаназии тем, что человек совершает действие сам. Врач дает ему лишь информацию или средство. Примером классического ассистированного самоубийства в медицинской практике может служить предоставление больному лекарств, которые при передозировке могут привести к смерти.
От эвтаназии следует отличать убийство из сочувствия — умерщвление страдающего без его просьбы, которое квалифицируется (например, УК РФ) как убийство при смягчающих обстоятельствах, коими являются мотивы сочувствия, сострадания.
Не относятся к числу проблем уголовного права случаи эвтаназии, касающиеся смягчения предсмертных мучений без ускорения смерти, так как это не только разрешено, но и является прямой обязанностью врача. И поскольку между последовавшей смертью больного и применением врачом этих средств нет причинной связи, не может возникнуть и проблемы уголовно-правового характера. Ни морально, ни юридически нельзя запретить возможность такого медицинского вмешательства с этой целью.
Поэтому определение эвтаназии должно быть четким и исключить двусмысленность. Ее можно определить как акт, с помощью которого прерывается жизнь человека по мотивам сострадания, если лишающийся жизни (потерпевший) находится по медицинским показаниям в безнадежном состоянии, когда его страдания непереносимы и если он осуществляется другими лицами, в том числе и медицинскими работниками.
Для полного уяснения сущности проблемы представляется необходимым привести ряд примеров из истории и медицинской практики.
В Яффе Наполеон посетил чумной барак. Он намеревался выдать примерно тридцати больным чумой дозу опиума для того, чтобы облегчить их предсмертные страдания. Главный врач санитарного корпуса Никола Деженет отказался сделать это, сославшись на клятву Гиппократа. Позднее, оправдывая свой поступок, Наполеон писал: «В подобной ситуации я бы отравил собственного сына, а если бы сам заболел чумой, то потребовал бы оказать и себе подобную услугу» [87, 12].
В начале XX в. юрист Биндинг и психиатр Гохе предлагали называть эвтаназией уничтожение «неполноценных жизней», что получило позже широкое распространение в фашистской Германии и захваченных ею странах. Программа эвтаназии разрабатывалась на протяжении ряда лет. Для ее проведения в жизнь был выделен особый бюджет, разработан специальный метод отбора, действовали особые организации — «Имперское общество лечебных и подшефных заведений» и «Имперский общественный фонд попечительских заведений». Первая занималась рассылкой в лечебницы опросных анкет и отбором по ним кандидатур, а вторая силами специального персонала осуществляла акцию в шести «заведениях эвтаназии» — специальных учреждениях, переоборудованных из больниц.
Врачи-эксперты заочно, зачастую без всякого осмотра, приговаривали больных к смерти, и приговоры эти были весьма лаконичными: «да», «нет» или «сомнительно». Обреченных включали в особые списки с указанием точной даты и места проведения «акции». Под видом душевых были оборудованы газовые камеры: душевнобольных «гуманно» удушали окисью углерода. Таким образом врачи готовили из жертв препараты для научных целей.
Вскоре чума эвтаназии с душевнобольных перенеслась на других: новорожденных с «неправильным» развитием, больных туберкулезом или злокачественными новообразованиями, инвалидов, стариков, военнопленных, иностранных рабочих и т.п.
Как было установлено на Нюрнбергском процессе, только за один год в Германии было под видом больных умерщвлены около 2754 тысяч человек. Активная эвтаназия в отношении неизлечимых больных была осуждена Нюрнбергским международным трибуналом как преступление против человечности [62, 72].
Активная эвтаназия карается законом всех стран, хотя практическое применение законов наблюдается редко. Американский доктор Джек Кеворкян, известный всему миру как «Доктор смерть», изобрел даже машину смерти — аппарат, вводящий в организм пациента смертельный раствор. В дальнейшем он усовершенствовал «суицидальную» (убийственную) машину, снабдив ее и маской с автоматической подачей смертельной дозы углекислого газа. Уже многие безнадежно больные люди воспользовались этим аппаратом в присутствии и при консультации автора.
В США это вызвало негодование общественности, связанное прежде всего с тем, что бывший патологоанатом единолично, без консилиума врачей-специалистов определяет фатальность болезни, известно, что некоторые больные, воспользовавшиеся «услугами» «Доктора смерти», не были обречены. Кеворкян ассистировал в подобных делах и снимал все происходящее на видеокамеру.
Несмотря на предъявленные «Доктору смерти» многими СМИ, судебными инстанциями обвинения, он продолжал свою деятельность [27, 6]. И только после восьми лет практики «милосердного убийства», 13 апреля 1999 г., Джек Кеворкян был осужден и приговорен к семи годам лишения свободы. Его должны были приговорить к пожизненному заключению, но был учтен его почтенный возраст (71 год).
Журналист Дерек Хамфри — самый известный борец за эвтаназию после врача Джека Кеворкяна. Но если Кеворкян — главный специалист в мире по практической эвтаназии, Хамфри — ее главный теоретик, автор первого открыто напечатанного пособия по «научному самоубийству». Его увлечение идеями эвтаназии началось после того, как он помог уйти из жизни своей жене, положив ей в кофе специальные таблетки, и, выпив кофе, она через 50 минут умерла. Об этом Хамфри написал книгу, ставшую чрезвычайно популярной — он получил четыре предложения от Голливуда экранизировать эту историю.
Одно из обществ движения за эвтаназию, возглавляемого Хамфри, пожертвовало 21 тыс. долларов на то, чтобы Кеворкян смог продолжить свой судебный процесс, а в последующем — и «эвтаназийную практику».
Сейчас в США существует ряд «подпольных групп», которые при условии, что человек невыносимо страдает и находится дома, посылают ему кого-то из своего медицинского персонала: либо смерть будет ускорена врачом, либо лицу будет оказана помощь в самоубийстве.
В США некоторые научились сами вызывать свою смерть, надевая на голову пакет, наполненный гелием — инертным газом, которым наполняют, например, воздушные шары, и купить его можно в любом магазине игрушек. Смерть наступает примерно в течение пяти минут.
В ряде штатов США (например, в штате Орегон) законами разрешена пассивная эвтаназия. Юридическое оформление согласия больного требует соблюдения ряда формальностей: подписи больного, заверенной тремя врачами; права отказаться от ранее принятого решения умереть по своей воле; исключение использования закона в меркантильных целях медицинского персоналом и родственниками пациента; определение порядка хранения документов. Комиссия для рассмотрения заявлений из врачей и должностных лиц должна назначить компетентный суд, которому и принадлежит право окончательного решения [76, 57].
В Швеции и Финляндии пассивная эвтаназия путем прекращения бесполезного поддержания жизни не считается противозаконной. Основой для принятия врачом решения о прекращении лечения является свободное и осознанное волеизъявление пациента. Аналогичные просьбы от ближайших родственников пациента, находящегося в бессознательном состоянии, являются юридически недействительными.
Во Франции уголовный кодекс разделяет эвтаназию на два вида — активную, когда смерть наступает в результате медицинского вмешательства, что приравнивается к умышленному убийству; и пассивную, т.е. «терапевтическое воздержание от лечения», что квалифицируется как неоказание помощи.
Президент Франции Франсуа Миттеран, у которого был рак простаты, сказал: «Я не боюсь смерти. Я знаю, что она приближается. Но я люблю жизнь, и, мне кажется, что смерть слишком торопится», тем не менее он выбрал пассивную эвтаназию, отказавшись от лечения [58, 43].
Парламент Нидерландов подавляющим большинством голосов принял закон, легализующий эвтаназию. В Голландии эта процедура проходит таким образом: в палате, где лежит больной (решение об уходе из жизни может принимать лицо, достигшее 16 лет), у которого не осталось ни единого шанса выжить, который испытывает страшные мучения, — собираются его родственники, врачи и медсестры. Главный врач задает больному вопрос: «Вы уверены, что хотите умереть?» Все взоры устремляются на больного. «Да», — говорит он. Родственники прощаются с больным, затем врач, приняв окончательное решение при наличии «второго мнения» нелечащего врача, вводит морфий. Больной тихо засыпает. Через 15 минут в присутствии и под наблюдением родственников и специальных комиссий врач вводит яд. Желание больного исполнено [82, 42].
По некоторым подсчетам, только в Голландии эта процедура совершается по шесть раз в день. Двадцать раз в день принимается решение об отключении системы жизнеобеспечения
К пассивной эвтаназии прибегают врачи в Англии (несмотря на принятие закона о безусловном запрещении любой формы эвтаназии): каждое психически нормальное лицо старше 21 года, страдающее неизлечимой болезнью, сопровождающейся сильными болями или мучениями другого характера, должно официально обратиться с просьбой о разрешении эвтаназии, причем заявление должно быть подписано в присутствии двух свидетелей. После этого специально выделенное Министерством юстиции лицо и два врача (один из которых — лечащий врач больного) должны рассмотреть заявление, лично побеседовать с больным и убедиться в том, что больной осознает свою просьбу. Эвтаназия должна быть осуществлена врачом в присутствии официального свидетеля [121, 157].
Бельгия стала второй, после Голландии, страной в мире, легализовавшей эвтаназию. Согласно бельгийскому закону любой пациент в здравом уме, на какой бы стадии не находилась его болезнь, может обратиться к врачам с просьбой об эвтаназии, но не один раз, а многократно в течение продолжительного периода времени. Закон проводит четкое разграничение между теми, кто обречен на летальный исход (в этом случае «вердикт» может быть вынесен двумя врачами), и теми, чье заболевание сопровождается острой непереносимой болью (здесь требуется согласие уже трех специалистов). Причем между письменным прошением пациента и непосредственно актом эвтаназии должен пройти минимум месяц.
Австралиец Филипп Нитшке решил для себя, не дожидаясь закона, и открыл при своей клинике школу для будущих самоубийц. Его ученики — вполне здоровые люди, большинству из которых за 60. Они изучают вещества и требуемые дозы, которые могут прервать жизнь человека на случай неизлечимой болезни. Но на этом он не остановился и заявил о своем намерении организовать плавучий госпиталь смерти. Для этого он планирует арендовать голландский корабль, который, находясь в нейтральных водах у берегов Австралии, сможет принять на борт всех желающих добровольно умереть.
Усилия человечества направлены на изобретение все новых методов и средств продления и сохранения жизни, и вдруг выясняется, что значительное число людей со здоровой психикой желают уйти из жизни.
Таким образом, основной этический вопрос эвтаназии — нравственная оценка возможностей применения способов активной и пассивной эвтаназии в медицинской практике. Какой из способов гуманнее для умирающего больного, его родственников, медицинских работников, общества. Здесь, безусловно, нужна регламентация с законом, который исключал бы любые злоупотребления со стороны врачей и других лиц.
§ 2. ПРАВО НА ЖИЗНЬ И ПРАВО НА СМЕРТЬ
Статья 3 Всеобщей декларации прав человека гласит: «каждый человек имеет право на жизнь» [1].
Норма ч. 1 ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах устанавливает, что «право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни» [5].
Конвенция о правах ребенка 1989 г. (ст. 6) содержит положение о том, что: «: каждый ребенок имеет неотъемлемое право на жизнь».
Конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях от 12 августа 1949 г. предусматривает: «Лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, включая тех лиц из состава Вооруженных сил, которые сложили оружие и также тех, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по другим причинам: запрещается и всегда и всюду будет запрещаться: а/ посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности, всякие виды убийства» (ст. 3). В ст. 7 данной Конвенции определено: «Больные и раненые: ни в коем случае не смогут отказываться частично или полностью от прав, которые им обеспечивает настоящая Конвенция:» [4].
Конституция Республики Беларусь закрепляет право каждого на жизнь (ст. 24).
Однако содержание этого права нигде не раскрывается.
Правильной является точка зрения Малеиной М.Н. о том, что право на жизнь имеет несколько аспектов, в т.ч. право на сохранение жизни (индивидуальности) и право на распоряжение жизнью [76, 50].
Право на жизнь в аспекте сохранения жизни (индивидуальности) трактовалось в нашей стране прежде всего как отказ от войны и участия в ней, отказ от смертной казни, установление порядка применения оружия и его нахождения в гражданском обороте; правовое регулирование пересадки людям органов и тканей животных, использование искусственных органов и тканей, создание человеческого организма с заранее запрограммированными признаками методами генной инженерии, изменение биологического пола человека [76].
Право на жизнь в аспекте распоряжения своей жизнью проявляется как возможность подвергать себя значительному риску и решать вопросы о прекращении жизни. В медицинской и юридической литературе вопрос о праве на смерть обсуждается применительно к эвтаназии.
На наш взгляд, нет никаких веских аргументов против того, чтобы провозгласить, что человек имеет право на жизнь и право на смерть. Оба эти человеческих права так тесно связаны, что являются как бы двумя сторонами одной медали, притом такой деликатной и хрупкой, что требуется особая осторожность в обращении с ней. Однако с правом на смерть возникает значительно больше проблем, чем с правом на жизнь.
Право на смерть (эвтаназия) может рассматриваться как возвращение индивиду отчуждаемого у него обществом права на распоряжение своей жизнью и смертью. Так называемая самодетерминация жизни человека совпадает с общей тенденцией в развитии общества, выражающейся в возрастании роли личности [33, 11].
Не всякая жизнь — благо, и не всякая смерть — зло.
Жизнь является благом только тогда, когда в ней присутствует определенный «стандарт нормальности», основанный на совокупности базисных благ. Когда эти базисные блага отсутствуют, баланс добра и зла нарушается, в этом случае превалирующим благом для человека может стать смерть. В качестве одного из базисных благ расценивается здоровье. Здоровье рассматривается как фактор, обеспечивающий биосоциальную гармонию организма с окружающей природной и социальной средой, выражающейся в наиболее полном проявлении заложенных в человеке физических, духовных и других потребностей. В противоположность этому болезнь рассматривается как чрезмерное нарушение гармонии биосоциальной жизнедеятельности.
Другой аспект болезни связан с потребностями. Болезнь иногда делает невозможным реализацию одной или нескольких потребностей. А поскольку на одной из потребностей базируется, как правило, жизненный смысл, то невозможность ее реализации неминуемо обернется утратой смысла жизни. Данное обстоятельство уже относится к разряду катастрофических для духовного мира человека и может привести как раз к той ситуации, когда необходимый баланс добра и зла, покоящийся на базисных жизненных благах, нарушается и вот тогда жизнь может потерять для человека статус блага, а смерть — обрести нравственный смысл.
Но смерть в ситуации с эвтаназией не является целью, она выступает средством, при помощи которого отстаивается право на подлинно человеческое существование в том случае, когда другие возможности для его реализации отсутствуют [33].
Эвтаназия — это выбор не между жизнью и смертью, а между разными смертями: одна из них — спокойная и сравнительно легкая, а другая — бесконечно долгая агония [33, 13]. Люди должны иметь право на достойный уход из жизни.
Ряд ученых утверждает, что не существует обязанности предотвратить самоубийство. Тот, кто по свободному обдуманному решению не желает жить дальше, не должен опасаться, что окружающие, вынуждаемые законодателем, воспрепятствуют его свободному уходу из жизни. Поддержание жизни человека против его воли, когда он вынужден влачить жалкое существование в состоянии медленной агонии, — это бессмысленная жестокость [62, 76].
Врач не имеет права лишить больного легкой смерти, односторонне понимая свое медицинское призвание. Ведь искусственное, почти насильственное поддержание жизни очень часто означает не продление жизни, а затяжку умирания. Есть известная пословица: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Поддерживая жизнь, реанимируя безнадежно больного человека, мы обрекаем его, как минимум, на двухкратное умирание. Как затяжка, так и ускорение неизбежной смерти равно является преступлением [121, 154].
Кроме того, обязанность лечебного учреждения по оказанию медицинской помощи не абстрактна, а возникает перед конкретным пациентом в определенном объеме и только после того, когда пациент предъявит свое право на получение помощи. Другой взгляд означал бы, что врачи могут ворваться в любую квартиру и со ссылкой на клятву Гиппократа навязывать свою помощь.
Однако конституционное право каждого индивидуума на самостоятельное решение не может быть неправильно использовано (с чрезмерным увеличением) в качестве законного (юридического) обоснования для самоубийства и тем более для санкционирования любыми путями действий или обязательства другого лица по принятию участия в этом акте [37, 47].
Общепризнанно, что на современной ступени общественного развития никакой коллектив не имеет права на уничтожение человеческой жизни на том основании, что поддержание ее возлагает бремя на общество.
Районный суд Тель-Авива удовлетворил просьбу Мариам Ца-док, у которой была неизлечимая форма рака, об эвтаназии. Человек имеет право на собственную смерть — таково было решение суда, принятое после тщательной проверки медицинских заключений и по согласованию с мужем, детьми и другими родственниками больной. Постановление освобождало врачей от ответственности, но не обязывало выполнить желание больной.
В 1978 г. на 39-й Всемирной медицинской ассамблее была принята «Декларация об эвтаназии», где сказано: «Эвтаназия как акт преднамеренного лишения жизни пациента, даже по просьбе самого пациента или на основании обращения с подобной просьбой его близких, неэтична. Это не исключает необходимости уважительного отношения врача к желанию больного не препятствовать течению естественного процесса умирания в терминальной фазе заболевания» [97, 15].
Право на жизнь бесспорно существует, хотя и не фиксируется в правовых нормах в его непосредственном выражении. Но в литературе существует мнение о том, что человек не может им пользоваться по своему усмотрению: призванный в мир властным зовом природы, в большинстве случаев по зову же природы и опять-таки помимо своей воли он и покидает его. Но с этим согласиться нельзя.
В этом отношении хотелось бы привести высказывание Макса Фриша, ссылающегося на слова Монтеня: «Какая разница, сам ли человек покончит с собой или умрет естественной смертью. Добровольная смерть — прекрасное завершение жизни, ибо вся наша жизнь зависит от воли других людей и только смерть — от нашей собственной [58, 44].
Постоянными, все учащающимися дозами снотворного, наркотиков, морфия оглушают больного, облегчают боли, пытку, которую не вынес бы и крепкий, здоровый человек, держат в полусне: Зачем?
Нелепо говорить, например, одинокой женщине в возрасте около девяносто лет, у которой незарастающие уже переломы обеих шеек бедра и, значит, невозможность не только ходить, но и как-то повернуться без посторонней помощи, у которой все усиливаются суставные боли, нелепо, да и жестоко говорить ей о надежде, о каком-то выздоровлении согласно «медицинской этике». Жестоко, потому что она сама — в здравом уме и твердой памяти — просит дать ей возможность достойно и безболезненно умереть [82, 40].
Во многих странах признается все более необходимым принятие специальных законов о праве на жизнь и праве на смерть.
Так, например, в штате Калифорния принят закон «О праве человека на смерть», который гласит: неизлечимо больные люди могут оформить документ с изъявлением желания отключить реанимационную аппаратуру. Однако до сих пор этим законом официально никому не удалось воспользоваться, так как одним из условий осуществления эвтаназии должно быть заключение психиатра о вменяемости пациента (но Американская ассоциация психиатров запрещает своим членам участие в подобных процедурах). Другое обязательное условие состоит в том, что проводить эвтаназию должен врач, что также невозможно, поскольку Американская медицинская ассоциация приняла решение о запрещении своим членам участия в эвтаназии, выдвинув лозунг: «Врачи не должны быть палачами».
Американский философ Дж.Рейчелс выступил с резкой критикой постановления Американской медицинской ассоциации (АМА) от 4 декабря 1973 г., где сказано: «намеренное прекращение жизни одного человеческого существа другим — милосердное убийство — противоречит и самому предназначению медицинской профессии, и политике Американской медицинской ассоциации».
Дж.Рейчелс считает, что если больной в сознании и понимает, что дни сочтены, если он не может более терпеть страшной боли и просит врача ускорить его смерть, и врач выполняет его просьбу, просто прекратив его лечение (пассивная эвтаназия), то это может только усилить страдания больного (по данным исследований, проведенных учеными США, до сих пор попытки ухода из жизни с помощью рекомендованных врачами медикаментов в 15% случаев были неудачными и нередко возникали серьезные побочные эффекты, которые значительно усугубляли страдания пациентов). В этой ситуации смертельная инъекция (активная эвтаназия) более гуманна, поскольку сразу прекратит страдания больного [97, 15].
Многие ученые полагают, что формулировка «право на смерть», как это сформулировано в законодательствах зарубежных стран, поскольку обладающий правом на смерть человек будет обладать и правом настаивать на исполнении своего желания третьими лицами, что фактически легализует убийство из милосердия, а это, в свою очередь, может повлечь и определенные злоупотребления, и предлагает использовать выражение «право человека умереть достойно».
В 1986 г. на 56-м съезде немецких юристов в Берлине, проводимом совместно с хирургами, обсуждалась тема «Право на собственную смерть? Противоречия между долгом сохранения жизни и собственным мнением в уголовном праве» [31, 139]. В результате обсуждения в УК ФРГ был предложен раздел о подходе к оказанию помощи умирающим, принципиальные положения которого таковы:
- А) помощь умирающим — общечеловеческий долг;
- Б) врач обязан облегчить боль, пренебрежение обезболиванием наказуемо по закону;
- В) лечебные мероприятия, отдаляющие неизбежную смерть, могут быть прекращены;
- Г) прямые вмешательства для ускорения смерти недопустимы (т.е. активная эвтаназия отвергается);
- Д) завещательное распоряжение умирающего необходимо оценивать критически, так как больной не всегда верно оценивает ситуацию;
- Е) вмешательство адвоката должно быть отклонено (в этом не было достигнуто согласия между юристами и врачами) [31, 140].
В заключение хотелось бы отметить, что меньше ценности придают жизни тогда, когда польза от нее снижается или когда она приближается к концу. Этот принцип пользы относят, с одной стороны, к индивиду, с другой — к обществу. В случае неизлечимой и сопровождающейся сильными страданиями болезни поддержание жизни больного уже нельзя оправдать ни интересами самого больного, ни его семьи, ни общества, т.е. личность имеет право не только на жизнь, но и на смерть.
§ 3. ПРОБЛЕМА ЛЕГАЛИЗАЦИИ ЭВТАНАЗИИ
Эвтаназия прямо запрещается клятвой Гиппократа: «Я не дам никому просимому у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла». «Я буду оберегать больных от всего вредного и непригодного для них» [38, 87].
Около двух тысяч лет назад это стало принципом лечения: Primum non nocere (Прежде всего не навреди), Nihil nocere (Ни в коем случае не навреди), что было воспринято как первейшая заповедь врача.
Точка зрения раннего римского права выражает принцип volenti non fit injuria, в соответствии с которым согласие лица на лишение его жизни или прямое желание этого исключает неправомерность поступка.
В средние века под влиянием общественных условий, церкви вступила в силу точка зрения: право на жизнь относится к неотъемлемым правам, и человек не волен свободно распоряжаться ею. В соответствии с этим лишение жизни, совершенное с согласия лица или непосредственно по его желанию, является преступлением и при его юридической оценке следует руководствоваться нормами, относящимися к убийству.
Как писал академик Б.Петровский, в средние века, во время войн на поле боя оставались сотни тяжело раненых, которые в силу разных причин не были эвакуированы. Их ждала мучительная смерть, но с помощью кортика с крестообразной ручкой специально выделенные люди умерщвляли раненых. Смерть была мгновенной. Кортик назывался «мизекордия», что в переводе означает «милосердие» [87, 12].
В XVII — XVIII вв. появляются взгляды, которые эвтаназию, точнее случаи, когда врач вызывает эвтаназию по настоятельному желанию больного, рассматривают как самостоятельное, отличное от других форм убийства преступление, заслуживающее более мягкого наказания.
В течение XIX в. в Европе сложилось мнение, в соответствии с которым эти случаи под наименованием «убийство по желанию» следует выделить из сферы умышленного убийства и в отношении их применять значительно более мягкое наказание. Однако, подобная юридическая оценка эвтаназии не была общепринятой в Европе и еще менее — в англо-саксонском судопроизводстве. В этих странах эвтаназия подлежит наказанию как обычное убийство.
Так называемой теорией согласия пострадавшего делались попытки обосновать вопрос о непротивоправности любых действий врача и о границах свободы его действий. Считалось, что если даже действия врача привели к смерти пациента, они не преступны, если на них получено согласие больного.
Некоторые буржуазные теоретики полагали, что, обращаясь к врачу, больной как бы дает согласие на совершение любых действий. На практике этой теории придерживались в свое время русский сенат и германский имперский суд. Если утверждать, что при отсутствии согласия потерпевшего действия врача будут содержать все признаки состава преступления, то это значит — поставить врача в один ряд с обычным преступником — членовредителем, кому тем или иным путем удалось получить это согласие (например, за деньги) [50].
В документах ООН, ВОЗ и других международных и национальных актах декларируется, что нет более важной задачи, чем снизить риск утраты здоровья и жизни людей.
Исходя из вышеизложенного можно прийти к выводу, что эволюция отношения к эвтаназии обусловлена двумя основными факторами: развитием медицинских технологий и движением за права человека. Причем, показательным является то, что если раньше в основе большинства подходов к проблеме эвтаназии лежал постулат о «святости жизни», то теперь на смену ему приходят принципы «автономии пациента» и «качества жизни», а основными аргументами при моральном оправдании эвтаназии выступают «милосердие» и «справедливость» [33, 81].
Всемирная медицинская ассоциация запрещает, клятва Гиппократа запрещает, все религии запрещают, лишь один опыт людей, наблюдавших мучения умирающих, заставляет возвращаться к мысли о том, что надо бы помочь человеку умирать.
Решение проблемы эвтаназии — общая задача врачей и юристов, философов и богословов, ученых всего мира. Последнее же слово должно всегда оставаться за законом. Но по вопросу «нужности» или «ненужности» законодательного регулирования указанной проблемы в литературе нет единого мнения.
Мало у кого вызывает сомнение то, что современные возможности медицины в борьбе с болью и другими страданиями больного, новые социальные программы лечения и реабилитации тяжелобольных и инвалидов должны опираться на четкие специальные правовые нормы. Однако, некоторые ученые считают, что правовое регулирование эвтаназии является с медицинской точки зрения излишним, психологически опасным, а с этической точки зрения — неправильным, противоречащим принципам медицины [97, 15]. В этой связи приводится немало доводов против законодательного разрешения эвтаназии:
- огромное количество диагнозов ошибочно. Это достоверно устанавливается последующим судебно-медицинским вскрытием тела умершего, и поэтому «страшнее ошибки в каком-то конкретном случае может быть только мнение, правильное сегодня, но ошибочное завтра. Это та ошибка, которую нельзя обнаружить в настоящем» [97, 15]. По некоторым данным ошибки в диагнозе устанавливаются в 30% и более случаев;
- кроме того, у нас нет практики правдивого информирования больных о действительном состоянии здоровья. В ст. 7 Закона Республики Беларусь о здравоохранении предусмотрено право граждан на получение полной и достоверной информации о состоянии своего здоровья. Но одновременно врачу предоставляется право на ограничение такой информации, если «по мнению медицинских работников полная и достоверная информация ухудшит состояние больного» [7];
- терминальная и предтерминальная стадии — понятия весьма относительные. Они часто связаны с особыми состояниями человеческого организма, которые до сих пор остаются загадкой для медицины. Организм может мобилизоваться в борьбе за сохранение жизни в такой степени, что выйдет победителем в отчаянной схватке со смертью;
- прогресс медицины и фармакологии развивается так стремительно, что болезни, еще вчера абсолютно и относительно смертельные, сегодня подвергаются окончательному излечению [66, 71]. Кроме того, многие ученые опасаются, что формальное разрешение эвтаназии может стать определенным психологическим тормозом для поиска новых, более эффективных средств диагностики и лечения, ведь все это применяется медициной в интересах сохранения жизни;
- врач — помощник человека в сохранении жизни. Он призван служить здоровью и не потворять болезни и смерти. Было бы не логично и даже опасно объединять в одном лице того, кто призван бороться со смертью во имя жизни, с потенциальным палачом, хотя бы и добрым. Ведь любой палач, лишь исполняющий приговор, в сущности может считать себя добрым, так как он окончательно прерывает нестерпимые нравственные и физические страдания.
Соединение двух взаимоисключающих функций — проводника жизни и проводника смерти в одном лице сделало бы положение врача в обществе двойственным и послужило бы стимулом к тому, чтобы, придя в отчаяние и устав от безнадежной схватки со смертью, впасть в соблазн и избавить себя от измывающего сражения, а больного — от страдания и мучительного угасания.
Облегчение страданий — это не только индивидуальный интерес, но и такое признанное с общественно-этической точки зрения требование, которое дает врачу право, более того обязывает его к вмешательству. Таким образом, если врач выполняет одну из обязанностей — смягчение страданий больного или сохранение ему жизни — он тем самым нарушает другую. И такое положение, при котором врач, выполняя свои обязанности, вступает в противоречие с нормами уголовного права.
Когда возникает возможность конфликта общественно признанных правовых интересов, право призвано обеспечить выход из дилеммы совести с общественными интересами. А это возможно только тогда, если врач на основе научного и этического убеждения имеет право свободно выбирать ту или иную сторону своей двоякой обязанности и из-за этого выбора ему не будет сделан упрек. В юридической формулировке это выглядит так: неправильность возникшего в таком положении поведения исключается коллизией общественно признанных равноценных интересов.
Таким образом, медики не хотят при узаконивании эвтаназии выступать в роли палачей. Это их законное право. Их воспитывали в лучших традициях отечественной и мировой медицины. По их мнению у врача должен быть один безусловный рефлекс: лечить! Лечить в любом состоянии. Лечить, так сказать, до последней капли крови сегодняшнего конкретного больного и не думать о завтрашнем дне. Лишь при таком отношении врача к лечению больной может спокойно довериться ему [82, 40].
Если общество когда-нибудь придет к необходимости решать проблему смерти не только естественным путем, то этим будут заниматься люди не врачебной профессии, люди с иными рефлексами. И у этой профессии будет иное название.
В этих дискуссиях о «добровольной кончине» медицина вообще не должна упоминаться. Ведь речь идет в конце концов об «антимедицине». Да и с какой душой пойдут люди к врачам, если хоть на миллионную долю секунды вспыхнет у них мысль о том, что в больнице могут решать: способствовать выздоровлению или помочь уйти из жизни, и полегче? Что не исключено, посоветуются и сочтут: эту конкретную жизнь надо прекратить [82, 41].
Когда приходит смерть в своем тяжелом, отвратительном варианте, то пусть все общество решает, как быть в этих случаях. И ни в коем случае даже в помыслах своих не оглядывается на медицину [82, 42].
Но есть и иное мнение. Профессор А.П.Зильбер в книге «Этика и закон в медицине критических состояний» полагает, что «именно анестезиологам и реаниматологам, в силу специфики профессии, скорее всего, придется взять на себя функции эвтаназиологов в надвигающемся светлом будущем, время эвтаназии — законной и безопасной как для больных, так и для врачей — придет» [Зильбер А.П. Этика и закон в медицине критических состояний. Петрозаводск, 1998, С. 158];
6) в плане материальном дело обстоит более прозаично. За эвтаназией стоят деньги страховой медицины, а значит, крупного капитала. Страховая медицина основывается на том, что застрахованное лицо выплачивает в течение жизни некоторую часть своих доходов страховой компании, которая в свою очередь, обязуется оказывать медицинскую помощь в случае болезни. Таким образом, чем меньше человек израсходует денег на лечение, тем выгоднее.
Кроме того, под видом эвтаназии делаются смертельные инъекции в целях повышения финансового состояния работников сферы ритуальных услуг ввиду получившей в последнее время широкое распространение «трупоторговли».
Ну, и, конечно же, ни у кого не вызывает сомнений наличие меркантильного интереса у медицинского персонала, родственников (потенциальных наследников) и т.п.
Но есть и иная точка зрения на положение врача в ситуации с эвтаназией. Этический кодекс российского врача, утвержденный 4-й конференцией Ассоциации врачей России в ноябре 1994 г. лишь подтверждает тот факт, что запрещение эвтаназии противоречит самой сути профессиональной деятельности врача. Так, п. 5 ст. 1 разд. 1 Этического кодекса российского врача (далее — ЭК) гласит: «Врач не может ни санкционировать, ни оставить без внимания любые формы проявления жестокости или унижения человеческого достоинства». Искусственное поддержание жизнедеятельности организма смертельно больного человека продлевает мучительную физическую и / или душевную боль. Это вряд ли является проявлением доброты.
Пункт 2 ст. 8 разд. 2 ЭК звучит следующим образом: «Врач должен уважать честь и достоинство пациента. Грубое и негуманное отношение к пациенту, унижение его человеческого достоинства со стороны врача недопустимы».
Пункт 4 ст. 11 разд. 2 ЭК пусть косвенно, но допускает возможность осуществления пассивной эвтаназии, которая зачастую сопряжена с еще более мучительными болями: «Добровольный отказ пациента от медицинской помощи или отдельного ее вида должен быть столь же осознанным, как и согласие на нее». Следовательно, пациент может отказаться от мер по искусственному поддержанию жизнедеятельности организма.
В ст. 3 разд. 2 ЭК указывается: «Недопустимо причинение вреда пациенту, нанесение ему физического, нравственного или материального ущерба ни намерено, ни по небрежности. Врач не вправе безучастно относится и к действиям третьих лиц, причиняющих такой ущерб. Врач обязан сопоставить потенциальную пользу с возможными осложнениями от вмешательства, особенно, если обследование или лечение сопряжены с болью, применением мер принуждения и другими тягостными для пациента факторами. Лекарство не должно быть горше болезни».
Известный ученый-медик С.Я.Долецкий говорил: «Гуманность — это стремление к доброте, страданию, не отягощенное догмами. Гуманный врач — это врач, который делает добро больному, несмотря ни на какие ортодоксальные постулаты и устоявшиеся мнения. Если будет принят закон об эвтаназии, в нем четко должны оговариваться конкретные заболевания, возможности лечения их, согласие самого больного, то есть должна быть ограничена группа больных» [Мукашев М.Ш., Набиев В.В. Современное состояние Кыргызской Республики по вопросам трансплантации органов, тканей, эвтаназии и ряду других проблем. // Государство и право. 1999. N 10. С. 111 — 115].
Никакое право, в том числе и уголовное, не может предусмотреть все частные случаи. Решения, принимаемые медициной, не могут быть заменены правилами, особенно это касается человеческой жизни. Поэтому правовые решения, по мнению преимущественно медиков, должны касаться только жизненно важных прав человека, в том числе и право знать о своей болезни (так как у нас нет традиции правдивого информирования больного о тяжести его заболевания, о прогнозах лечения), право отказаться от лечения, право на снисхождение и помощь в уменьшении страданий, где граница при утолении боли и т.д.
Ряд ученых-юристов считают, что выделение специального состава — убийство из сострадания — опасно, так как это может повлечь множество различных злоупотреблений, которые трудно предусмотреть заранее в законе. Другие же не считают, что введение эвтаназии будет сопровождаться значительными злоупотреблениями, поскольку эвтаназия должна быть не просто провозглашена, но и возлагать дополнительные обязанности на государство, его органы, должностных лиц (предоставлять пациенту истинную информацию о его заболевании, организовывать обязательную предварительную консультацию пациента с психотерапевтом (ибо на момент принятия решения гражданин должен быть дееспособным и не иметь каких-либо заболеваний, сопровождающихся навязчивой идеей смерти [76, 58]), гарантировать безболезненность кончины, обеспечить присутствие работников прокуратуры, родственников и т.д.
Противники легализации эвтаназии предлагают в качестве ее альтернативы создание специализированных заведений паллиативного лечения (поддержания жизни) — хосписов (например, в Канаде «Общество палиативного ухода»), где медицинский персонал подбирается по особым критериям. Основная задача этих заведений — обеспечение полного ухода за безнадежно больным и их душевного покоя, контроль их физических и душевных страданий, не ускоряя и не отодвигая смерть. Но пребывание в хосписе может позволить себе не каждый, так как это требует больших материальных затрат. Постепенно все больше и больше хосписов открывается в странах бывшего СССР.
В качестве еще одной из альтернатив эвтаназии предлагают рассматривать болеутоляющие препараты и другие медицинские средства, способные облегчать боль, количество которых с течением времени неумолимо растет.
Кроме того, ряд исследователей предлагает создание специальных служб, в задачу которых, помимо профилактики суицидов, входили бы охрана прав лиц, решающихся на самоубийство, и обеспечение их средствами, гарантирующими наступление безболезненной смерти [37, 9].
Таким образом, в основной своей массе противниками легализации эвтаназии являются медики, хотя и среди юристов их немало. Все же специалисты в области права более склонны к признанию допустимости эвтаназии — снятию запрета, требуя предоставления больным права на легкую смерть, а врачу права на ускорение смерти, к необходимости «жесткой» ее регламентации в рамках закона.
Причем, одни из них полагают, что в законе должна быть разрешена и активная, и пассивная эвтаназия. И в качестве ее морального обоснования указывают, что высшей ценностью является реальное благополучие человека. Не каждый имеет силы лежать парализованным, обходиться хотя бы день без посторонней помощи, испытывать постоянные боли. Не у всех одинаковое представление о качестве жизни. В США страдающая смертельным заболеванием и полностью парализованная женщина, находясь в сознании, потребовала отключить аппарат искусственного дыхания, который поддерживал ее жизнь. Несмотря на возражение врачей, суд поддержал требования пациентки, указав, что было бы слишком жестоко сохранять существование, переполненное болезнью [76, 58].
В США на протяжении 60 — 70-х гг. проводились опросы различных групп медицинских работников и населения с целью выяснения отношения к эвтаназии. Полученные данные свидетельствую о том, что, во-первых, большинство опрошенных поддерживают пассивную эвтаназию, во-вторых, немаловажное значение имеет религиозная принадлежность медиков (среди неверующих и протестантов большинство сторонников эвтаназии, чем среди католиков); в-третьих, все более склонны одобрить эвтаназию врачи специальностей, которые менее всего причастны к такого рода решениям. В результате опроса общественного мнения 53% одобряют активную эвтаназию [62, 72].
Проведенные среди слушателей Киевского института усовершенствования врачей опрос в 1992 г. показал, что 90% из них одобряют применение активной и пассивной эвтаназии.
Сторонником эвтаназии был А.Кони, который полагал, что она допустима с нравственных и юридических позиций при наличии:
- а) сознательной и устойчивой просьбы больного;
- б) невозможности облегчить страдания его при помощи известных средств;
- в) точной несомненной доказанности невозможности спасти жизнь, установленной коллегией врачей при обязательном единогласии;
- г) предварительного уведомления прокуратуры [69, 503].
В юридической литературе предлагается два варианта специальной статьи, предусматривающей ответственность за применение метода эвтаназии:
— умышленное лишение жизни безнадежно больного человека с целью облегчения его страданий (без его просьбы), — наказывается;
— умышленное лишение жизни безнадежно больного человека по его просьбе с целью облегчения его страданий, — наказывается [32, 34].
В качестве меры наказания предлагается примерно такая же, как за убийство при превышении пределов необходимой обороны [31, 145].
Проблема легализации эвтаназии поднималась и по сей день поднимается во многих странах мира, и где-то разрешается положительно, где-то отрицательно, а где-то вообще не получила никакой оценки.
Например, в 1936 г., 1969 г., 1976 г. на рассмотрение Палаты лордов в Великобритании вносились законопроекты о целесообразности легализации эвтаназии. Но в итоге в Англии принят закон о безусловном запрещении любой формы эвтаназии в медицинской практике.
В Германии имела место история Ингрид Франк, которая сломала себе шейные позвонки в автокатастрофе и оказалась практически полностью парализованной. Она решила уйти из жизни, но чтобы никого не обвинили в соучастии, она совершила самоубийство перед видеокамерой — выпила цианистый калий через соломку из стоящего перед ней стакана. Руки у нее не действовали. Девушка записала свое объяснение: невыносимые мучения, полная беспомощность, унизительность и безысходность своего положения. Она призвала западногерманских парламентариев легализовать эвтаназию.
В 1987 г. двадцать три профессора — юристы и медики разработали альтернативный проект закона о помощи умирающим, в котором предусмотрено, что врача нельзя под страхом уголовной ответственности заставить сохранить жизнь человеку, который в соответствии со своим свободным и обдуманным решением хочет умереть. Воля пациента должна быть отчетливо выражена и серьезна. Отчетливо, чтобы воспрепятствовать злоупотреблениям со стороны родственников и наследников. Серьезна — против возможного акта отчаяния в состоянии душевной депрессии.
Авторы законопроекта утверждали, что волеизъявление пациента является обязывающим для врача, за исключением тех случаев, когда врач видит несомненные признаки того, что эти указания порождены расстройством воли или если пациент отказался от своих указаний [82, 43].
С июля 1996 г. в Австралии, в штате Северной территории, вступил в силу закон, разрешающий эвтаназию. Очень быстро вслед за этим сформировался «эвтаназийный туризм»: больные со всей Австралии потянулись в Северные территории. Здравый смысл восторжествовал и в 1997 г. закон был приостановлен Парламентом страны. В 2001 г. Австралия все же вошла в число стран, где узаконена эвтаназия.
Парламент Нидерландов подавляющим большинством голосов принял закон, легализирующий эвтаназию. Голландия стала, таким образом, первой страной, где подобная практика теперь легальна. С 1998 г. в Голландии только официально зарегистрировано 2565 добровольных самоубийств при помощи медиков.
Бельгийские законодатели выработали рамочное соглашение о легализации эвтаназии. Наибольшие разногласия и споры вызывал у бельгийских парламентариев ключевой пункт законопроекта — о правовой защите врачей и о методах предотвращения неизбежных в таких случаях злоупотреблений. В 2001 г. законопроект утвержден на специальном парламентском заседании. Бельгийское королевство стало второй страной в мире, где «милосердное» убийство получило официальный статус.
Министр здравоохранения Франции Мишель Кушнэр недавно заявил в интервью одной из газет, что в этой стране также будут добиваться принятия закона, разрешающего эвтаназию.
В адрес Белорусской ассоциации врачей поступило обращение палаты врачей из Германии с предложением поддержать Европейскую Конвенцию против эвтаназии и приглашением всех врачей в своих коллективах по месту работы обсудить проект Конвенции. Текст обращения: «Обсуждение вопроса эвтаназии проводится во многих странах в связи с имеющими место зрелищными (захватывающими) индивидуальными случаями. В связи с этим мы считаем, что в таком вопросе важно занять четкую позицию представителям медицинской профессии. Пожалуйста, ратифицируйте Европейскую Конвенцию против эвтаназии».
Европейская Конвенция против эвтаназии гласит: «Болезни, страдание, старение и умирание являются элементами каждой человеческой жизни и его развития так же как достоинство индивидуума и его социальная сущность. Значение страдания и смерти может быть изменено в соответствии с этическими ценностями. Однако, что никогда не изменится и является фактом, так это то, что эвтаназия неэтична и несовместима с врачебной деятельностью. Необходимо подчеркнуть этот факт вновь перед лицом растущего равнодушия к субъекту, подлежащему эвтаназии.
Обязанностью врача является убеждение пациента в необходимости прекратить все меры для восстановления здоровья, смягчения страдания, и он обязан оказать медицинскую поддержку даже тогда, когда смерть неизбежна.
Пациент имеет право на гуманное сопровождение, когда умирает, и возможность умереть с достоинством. Достойно умирающий обеспечивается человеческим вниманием, действенной терапией боли, регулярной заботой о состоянии тела (организма), достаточным объемом питья и питания. К этому необходимо добавить, пациенты в вегетативном персистирующем состоянии рассматриваются как живые, а не умирающие».
Сейчас на обсуждении в Палате представителей Национального собрания находится проект закона, в котором четко записано, что эвтаназия в Республике Беларусь запрещена. По мнению заместителя начальника главного лечебно-профилактического управления Минздрава Виктора Трусило, наши сограждане в силу ментальности отрицательно относятся к добровольному уходу из жизни [56].
Но результаты опроса студентов и врачей, около 500 человек, проведенного на медицинской конференции, посвященной 80-летию БГМУ в 2001 г., говорят об ином: «за» эвтаназию (причем без разграничения на формы: активную или пассивную) высказалось 52,5% опрошенных, «против» — 26,3%, затруднились с ответом — 18,8%, безразличное отношение к рассматриваемой проблеме выразило 2,4%.
На вопрос, может ли врач решать эту проблему, т.е. принимать решение о проведении акта эвтаназии, ответы распределились следующим образом: «да» — 40%, «нет» — 33%, остальные — неопределенно.
На вопрос, согласились ли бы Вы на применение эвтаназии в отношении Вас самих и Ваших родственников, близких, получены ответы: «да» — 36,6%, «нет» — 32,4%, остальная часть опрошенных воздержалась от ответа.
52% опрошенных считают, что помочь человеку умереть достойно — задача врача; 22% — затруднились с ответом, 16% считают, что эту задачу должны решать люди иной профессии.
В пользу принятия специального закона об эвтаназии высказалось 39% опрошенных, «против» — 45%, 16% затруднились с ответом.
И наконец, на вопрос, кому же принадлежит право на решение вопроса об эвтаназии, были получены следующие ответы: врачу — 11,7%, больному — 23,8%, родственникам — 9,7%, Богу и его наместникам на земле (церкви) — 5,2%, юристам — 3,2%. [Мороз И.Н., Плахотня Л.М., Мороз В.А., Сойко Н. Мнение студентов и врачей об эвтаназии как одной из проблем врачебной этики и медицинской деонтологии // Актуальные вопросы современной медицины: Матер. юбил. конф., посвящ. 80-летию БГМУ. Мн., БГМУ, 2001. Ч. 2. С. 19 — 20].
Когда кто-либо начинает рассуждать об эвтаназии и ее недопустимости, ни одной ночи не просидев у постели умирающего и не зная по своему собственному опыту, что такое эта боль, то он выглядит не только неубедительно, но как-то безнравственно.
На наш взгляд, сторонниками эвтаназии, как правило, являются люди мягкие, сознающие, насколько чудовищен ужас боли, или просто знающие, что это такое, по опыту ежедневной работы.
Все аргументы должны быть приняты во внимание, каждый имеет право быть услышанным, и воля каждого должна быть учтена. И все же: Даже те, кто признал за смертельно больными право уйти из жизни, настаивают на принятии соответствующих законов, чтобы эта практика не стала преступной. Непринятие закона может оказаться равнозначной выдаче лицензий на убийство [82, 43].
В заключение хотелось бы отметить, что главный корень проблемы эвтаназии, на наш взгляд, заключается в том, что в наше время человек настолько обесценивается в глазах общества и государства в целом, что не только не вызывает сострадания к себе, но и лишен элементарного внимания. Если бы государство обеспечивало своим гражданам (здоровым, больным и престарелым) надлежащий образ жизни (жилищные условия, пенсию, социальную защиту в виде самых необходимых услуг), то, наверное, желающих покончить с собой было бы куда меньше. Многие люди предпочитают умереть, чем влачить «скотский» образ жизни, нищенствовать, ощущать обездоленность и собственную ненужность.
И в этой связи в ряде случаев эвтаназия является более нравственной, чем безнравственной. Даже если вопрос об эвтаназии будет решен положительно, необходимо иметь в виду, что она попадает под понятие «добро» только в исключительных случаях, при таких обстоятельствах, когда все иные варианты решения являются еще большим злом [33, 21].
ПРИЛОЖЕНИЕ
Краткий обзор норм Закона Республики Беларусь «О внесении изменений и дополнений в Закон Республики Беларусь от 11 января 2002 г. N 91-З «О здравоохранении».
Нормой ст. 27 Закона предусмотрена возможность отзыва пациентом (в отношении несовершеннолетних и недееспособных — законными представителями; в отношении лиц, неспособных по состоянию здоровья к принятию осознанного решения — супругом либо при его отсутствии близкими родственниками) своего согласия (а оно является обязательным условием) на медицинское вмешательство, за исключением случаев, когда врачи уже приступили к врачебному вмешательству и его прекращение либо возврат к первоначальному состоянию невозможны либо связаны с угрозой для жизни либо здоровья пациента. Такой отзыв оформляется записью в медицинской документации и подписывается пациентом либо иными вышеуказанными лицами.
В ст. 28 Закона закреплено право пациента либо лиц, указанных в ст. 27 Закона, отказаться от медицинского вмешательства либо потребовать его прекращения, за исключением вышеуказанных случаев. При этом на врачей возлагается обязанность в доступной форме разъяснить пациенту (иным лицам) возможные последствия такого отказа. Отказ с указанием возможных последствий подлежат фиксации в медицинском документе, подписываемом пациентом (иными лицами) и медицинским работником.
На наш взгляд, положения ст. 27 и 28, ограничивая возможность отзыва согласия на медицинское вмешательство, отказа от него либо требования о его прекращении, фактически содержат ограничение права пациента на распоряжение своей жизнью, а именно, если последствием таких действий является возможность летального исхода, о чем пациент поставлен в известность, но настаивает на отзыве согласия, отказе либо прекращении медицинского вмешательства. Но, на практике, особенно в случаях сложных медицинских вмешательств (например, хирургических) такие ограничения оправданы.
Положениями ч. 2 ст. 37 Закона закреплена допустимость прекращения активных мер по поддержанию жизни пациента после констатации биологической смерти. А сам порядок констатации биологической смерти и прекращения мер по искусственному поддержанию жизни пациента определяется Министерством здравоохранения Республики Беларусь. Это означает, что необходимость проведения (продолжения) реанимационных мероприятий либо их прекращения будет определяться не законом, а подзаконным актом.
И, наконец, Закон о здравоохранении дополнен ст. 38 «Эвтаназия», которая определяет этот акт как добровольную, согласованную с врачом смерть неизлечимо больного с помощью специальных обезболивающих средств. Такая формулировка, на наш взгляд, вряд ли обоснованна.
Во-первых, из буквального толкования словосочетания «согласованную с врачом смерть» следует, что «добровольная кончина» допустима с согласия (разрешения) врача, а не по воле (с согласия) самого больного. Кроме того, вопрос о выражении пациентом своей воли — просьбы об осуществлении такого акта вообще не ставится.
Во-вторых, необходимым условием эвтаназии, помимо неизлечимой болезни, на наш взгляд, являются тяжкие непереносимые страдания больного.
В-третьих, смерть в случае эвтаназии может вызываться не только с помощью обезболивающих средств, но и снотворных и иных сильнодействующих препаратов, а также специальных медицинских приспособлений, поэтому более логичной была бы формулировка «специальных средств» либо «специальных медикаментозных и иных врачебных (медицинских) средств».
В ч. 2 ст. 38 установлено: «Медицинским и фармацевтическим работникам запрещается осуществление эвтаназии. Лицо, которое сознательно побуждает пациента к эвтаназии (т.е. речь идет о подстрекательстве) и (или) осуществляет эвтаназию, несет уголовную ответственность в соответствии с законодательством Республики Беларусь.
Соображения по поводу законодательного определения и квалификации такого рода деяний высказывались нами ранее.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В ходе проведенного исследования были рассмотрены основные проблемы уголовно-правовой охраны жизни человека. При этом проведена попытка выработать ряд предложений по совершенствованию уголовного законодательства в целях обеспечения всемерной охраны жизни, а именно:
1) сформулировать диспозицию ст. 145 УК следующим образом: «Доведение лица до самоубийства или покушения на него путем систематического жестокого обращения, в том числе унижения его личного достоинства (как разновидность морального жестокого обращения, как уточняющий признак)»;
2) в качестве квалифицирующего обстоятельства в ст. 146 УК предусмотреть склонение к самоубийству заведомо невменяемого (эти лица, по нашему мнению, в виду особенностей психического состояния должны пользоваться особой правовой защитой);
3) установить ответственность за действия проповедников, различных религиозных деятелей, рядовых членов секты за действия, посягающие на жизнь человека и его права под видом исполнения религиозных обрядов;
4) ввести в Уголовный кодекс статью, предусматривающую ответственность за умерщвление больного человека, страдающего неизлечимым по медицинским показаниям заболеванием, сопровождающимся невыносимой болью, без его просьбы, руководствуясь мотивами сострадания. Введение этой нормы справедливо позволило бы отнести указанное преступление к убийству при смягчающих обстоятельствах с пониженной санкцией.
По нашему мнению, эвтаназия допустима, и, следовательно, должна быть легализована. В связи с этим представляется необходимым принять специальный закон, устанавливающий жесткие условия осуществления процедуры эвтаназии, чтобы избежать различного рода злоупотреблений. По нашему мнению, это должно осуществляться следующим образом:
- обратиться к врачу с просьбой об эвтаназии больной должен сам (просьбы родственников, даже если больной находится в бессознательном состоянии, юридически недействительны), причем, по возможности, в письменной форме, а если устно, то в присутствии, как минимум, двух свидетелей, не являющихся медицинским персоналом;
- по возможности должны быть проведены дополнительные или даже повторные диагностические мероприятия, чтобы с максимальной степенью вероятности исключить ошибочность диагноза, говорящего о неизлечимости заболевания;
- в обязательном порядке должна быть проведена не только консультация психиатра на предмет вменяемости лица, но и у психолога для выяснения «доброй воли» на принятие такого решения;
- окончательное решение должно приниматься консилиумом врачей в составе лечащего врача, должностного лица лечебного учреждения, независимого специалиста в соответствующей отрасли медицины с участием представителя младшего медицинского персонала (опытные медсестры);
- больной должен иметь право в любой момент отказаться от принятого решения, поэтому с момента обращения пациента с просьбой об эвтаназии и принятием окончательного решения врачами должно пройти некоторое время, как минимум, месяц;
- решение об уходе из жизни может принимать лицо, достигшее 21 года, поскольку, по данным психологов, лица младше этого возраста наиболее подвержены суициду.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Всеобщая декларация прав человека: принята Организацией Объединенных Наций 10 декабря 1948 г. // ООН: Права человека и борьба с преступностью: Сб. междунар. документов. Мн.: Беларусь, 1990. С. 206 — 210.
2. Декларация о правах инвалидов: провозглашена резолюцией 3446/XXX Генеральной Ассамблеей от 9 декабря 1975 г. // Права человека. Сборник международных договоров. — Нью-Йорк: Организация Объединенных Наций, 1989. С. 456 — 459.
3. Декларация о правах умственно отсталых лиц: провозглашена резолюцией 2856/XXVI Генеральной Ассамблеей от 20 декабря 1981 г. // Права человека: Сб. междунар. договоров. Нью-Йорк: Организация Объединенных Наций, 1989. С. 446 — 4847.
4. Конвенция об обращениях с военнопленными от 12 августа 1949 года / вступила в силу 21 октября 1950 г. Ратифицирована Президиумом Верховного Совета СССР 17 апреля 1954 г. // Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. М.: Юрид. лит., 1990. С. 454 — 512.
Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях» (Заключена в г.Женеве 12.08.1949).
5. Международный пакт о гражданских и политических правах: принят Организацией Объединенных Наций 16 декабря 1966 г.; вступил в силу 23 марта 1976 г. // ООН: Права человека и борьба с преступностью: Сб. междунар. документов. Мн.: 1990. С. 226 — 237.
6. Конституция Республики Беларусь 1994 г. (с изменениями и дополнениями). Принята на республиканском референдуме 24 ноября 1996 г. — Мн.: Беларусь, 1997.
7. Закон Республики Беларусь «О здравоохранении» от 18 июня 1993 г. N 2435-XII // Ведомости Верховного Совета Республики Беларусь. 1993. N 24. Ст. 290.
8. Закон Республики Беларусь «О трансплантации органов и тканей человека» от 4 марта 1997 г. N 28-3 // Ведомости Национального собрания Республики Беларусь. 1997. N 9. Ст. 196.
9. Уголовный кодекс Республики Беларусь: принят Верховным Советом БССР 29 декабря 1960 г. Введен в действие с 1 апреля 1961 г. (с измен. и дополн. по сост. на 10 января 1998 г.). Мн.: Амалфея, 1998.
10. Уголовный кодекс Республики Беларусь: принят Палатой представителей 2 июня 1999 г., одобрен Советом Республики Национального собрания Республики Беларусь 9 24 июня 1999 г. / Введен в действие с 1 января 2001 г. законом от 18 июля 2000 г. Мн.: Тессей, 1999.
11. Уголовный кодекс Российской Федерации: принят Государственной Думой 24 мая 1996 г. Ростов н/Д: Изд-во Ростов. ун-та. 1997.
12. Инструкция о констатации смерти и порядке изъятия органов для трансплантации: Приложение N 1 к Приказу Министерства здравоохранения Республики Беларусь от 20 июня 1997 г. N 150 «О дальнейшем развитии трансплантологической помощи населению Республики Беларусь».
13. Инструкция об определении критериев живорождения, мертворождения и перинатального периода // Приложение N 1 к Приказу Министерства здравоохранения Республики Беларусь N 254 от 9 ноября 1993 года О переходе на рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения критерии живорождения и мертворождения.
14. Постановление Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 20 декабря 1990 г. N 10 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве.» // Сб. действующих постановлений Пленума Верховного Суда Республики Беларусь (1961 — 1995 гг.). Часть II. Постановления по уголовным делам. / А.А.Луферов. Мн.: Белорус. кадровый центр «Профессионал», 1995. С. 131 — 138.
15. Постановление Пленума Верховного суда Республики Беларусь от 15 сентября 1994 г. N 7 «О судебной практике по делам об умышленных убийствах» // Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда Республики Беларусь (1961 — 1995 гг.). Часть II. Постановления по уголовным делам. А.А.Луферов. Мн.: Белорус. кадровый центр «Профессионал», 1995. С. 48 — 56.
16. Постановление Пленума Верховного суда Республики Беларусь от 16 декабря 1994 г. N 9 «О судебной практике по делам об изнасиловании» // Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда Республики Беларусь (1961 — 1995 гг.) Часть II. Постановления по уголовным делам. А.А.Луферов. Мн.: Белорус. кадровый центр «Профессионал», 1995. С. 41 — 48.
17. Авакян Р.З. Доведение до самоубийства как уголовно-наказуемое деяние. Ереван: Изд-во АН АрмССР, 1971.
18. Авхия Ж. Борьба с преступлениями против жизни по законодательству МНР. М.: Юрид. лит., 1979.
19. Аниянц М.К. Ответственность за преступления против жизни по действующему законодательству союзных республик. М.: Юрид. лит., 1964.
20. Есть ли будущее у эвтаназии. Убивать или не убивать? // Аргументы и факты «Здоровье». 1998. N 16.
21. Ардашева Н.А. Эвтаназия как метод искусственного прерывания жизни: правовые условия // Рос. юрид. журн. Екатеринбург. 1996. N 1. С. 71 — 80.
22. Асланов А., Шишина Ю. Преступления антимедицины // Наука и жизнь. 1970. N 5. С. 76 — 83.
23. Байназарова М. Ответственность за доведение до самоубийства. Ашхабад, 1982.
24. Безуглов А.А. Закон и жизнь человека. М.: Знание, 1965.
25. Беляев В.Г., Свидлов Н.М. Вопросы квалификации убийств: Учеб. пособие. Волгоград: ВШ МВД СССР, 1984.
26. БМЭ, М. 1986. Т. 27. С. 1646.
27. Борджер Г. Доктор смерть у всех на устах // За рубежом. 1991. N 5. С. 15.
28. Борисов В.И., Куц В.Н. Преступления против жизни и здоровья: Вопросы квалификации. Харьков: Консум, 1995.
29. Бородин С.В. Квалификация преступлений против жизни. М.: Юрид. лит., 1977.
30. Бородин С.В. Ответственность за убийство: Квалификация и наказание по российскому праву. М.: Юрист, 1994.
31. Бородин С.В., Глушков В.А. Убийство из сострадания // Общественные науки и современность. 1992. N 4. С. 138 — 145.
32. Бородин С.В., Глушков В.А. Уголовно-правовые проблемы эвтаназии // Совет. юстиция. 1992. N 9-10. С. 34.
33. Быкова С.Ю. Эвтаназия: гуманна ли она? // Вестник Моск. ун-та. 1992. Сер. 7. Философия. С. 80 — 82.
34. Вермель И., Ковалев М. Юридическое определение смерти // Социалистическая законность. 1982. N 7. С. 57 — 58.
35. Власов В. О привлекательности смерти и эвтаназии // Врач. 1999. N 2. С. 41 — 42.
36. Волков Б., Ронжин Ю. Судебная практика по делам о доведении до самоубийства // Сов. 1970. N 4. С. 8 — 9.
37. Врачи против эвтаназии. Достойная смерть / из проекта ВОЗ «Европейская политика по достижению здоровья для всех на двадцать первое столетие» / Европейская конвенция против эвтаназии // Медицина. 1997. N 4. С. 46 — 47.
38. Гиппократ. Избранные книги. — М.: Сварог, 1994.
39. Глухарева Л.И. Уголовная ответственность за детоубийство. М.: ВЮЗИ, 1984.
40. Глушков В.А. Ответственность за преступления в области здравоохранения. Киев: Выща шк., 1987.
41. Глушков В.А. Проблемы уголовной ответственности за общественно-опасные деяния в сфере медицинского обслуживания // Дисс. … д-ра юрид. наук. Киев: Киевская школа МВД СССР, 1990.
42. Глушков В.А. Социологические и правовые аспекты эвтаназии
43. Глушков В.А. Уголовно-правовые аспекты пересадки органов и тканей // Сов. государство и право. 1983. N 11. С. 68 — 73.
44. Горелик И.И. Квалификация преступлений опасных для жизни и здоровья. Мн.: Высш. шк., 1973.
45. Горелик И.И. Оставление в опасности и убийство (разграничение составов) // Весн. Бел. дзярж. ун-та. Сер. 3. 1970. N 1. С. 71 — 74.
46. Горелик И.И. Ответственность за поставление в опасность по советскому уголовному праву. Мн.: Высш. шк., 1964.
47. Горелик И.И. Правовые аспекты пересадки органов и тканей. Мн.: Высш. шк., 1971.
48. Горелик И.И. Преступное посягательство на жизнь и здоровье Наука, 1980. С. 203 — 226.
49. Горелик И.И., Тишкевич И.С. Применение уголовного законодательства в судебной практике в СССР. Мн.: Изд-во БГУ, 1982.
50. Горелик И.И. Уголовное право и этика. М., 1985.
51. Громов А.П. Закон на страже здоровья. М.: Знание, 1976.
52. Громов А.П. Эйтаназия // Суд.-мед. экспертиза. 1992. N 4. С. 3 — 6.
53. Громов А.П. Эйтаназия: милосердие или преступление? // Мед. газ. 1994. 30 марта. С. 7.
54. Грошев В. Как врач и как больной — я против // Врач. 1998. N 4. С. 40.
55. Гурвич А.М. Стойкие вегетативные состояния смерти мозга // Биомедиц. этика. М.: Медицина, 1997. С. 189 — 196.
56. Декола Н. Право на смерть // Сов. Белоруссия. 2001. 4 мая.
57. Демидов Ю.А. Человек — объект уголовно-правовой охраны // Сов. государство и право. 1972. N 2. С. 106 — 110.
58. Дурнов Л. Эвтаназия — легкая смерть? // Врач. 1998. N 7. С. 43 — 45.
59. Жижиленко А.А. Преступления против личности. М.-Л., 1927.
60. Загородников Н.И. Преступления против жизни по советскому уголовному праву. М.: Госюриздат., 1961.
61. Захаренко В.Е. Уголовное право Республики Беларусь. Особенная часть. Науч.-практ. комментарий: Учеб. пособие. Мн., 1997.
62. Иванюшкин А.Я., Дубова Е.А. Эвтаназия: проблемы, суждения, поиск альтернативы // Вестн. Акад. медицинск. наук СССР. 1984. N 6. С. 72 — 77.
63. Калмыков В.Т., Ключко Р.Н. Квалификация преступлений. Гродно: Гр.ГУ, 1995.
64. Карамзина Е.В., Царегородцев Г.И. Проблемы эвтаназии в зарубежной медицинской этике // Вопр. философии. 1984. N 12. С. 111 — 119.
65. Карпец И.И. Уголовное право и этика. М., 1985. С. 130 — 131.
66. Ковалев М.И. Право на жизнь и право на смерть // Государство и право. 1992. N 7. С. 68 — 75.
67. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / С.В.Бородин, О.Л. Дубовик, С.Г. Келина и др.; Отв. ред. А.В.Наумов. М.: Юристъ, 1996.
68. Комсомольская правда. 2000. 1 дек. С. 5.
69. Кони А.Ф. Самоубийство в законе жизни. М.: Право и жизнь, 1923.
70. Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. М.: Акад. МВД СССР, 1980.
71. Красильников А.П. Ятрогении и безопасность медицинской помощи // Медицинск. новости. 1996. N 4. С. 3 — 9.
72. Крелин Ю. Убийство из милосердия? // Новое время. 1989. N 31. С. 40 — 42.
73. Кривчик А.А. Смерть и оживление организма. Мн.: Беларусь, 1977.
74. Крутов Ю. Неосторожное убийство // Сов. юстиция. 1966. N 3. С. 12 — 14.
75. Крымiнальнае права Беларусi: (Закон, злачынства, адказнасць): Навуч. дапам. / А.У.Баркоў, I.А.Грунтоў, Т.I. Доўнар i iнш.; Пад рэд. А.У.Баркова. Мн.: Завiгар, 1997.
76. Малеина М.Н. О праве на жизнь // Сов. государство и право. 1992. N 2. С. 50 — 59.
77. Малеина М.Н. Право индивида на телесную (физическую) неприкосновенность // Государство и право. 1993. N 4. С. 97 — 106.
78. Малеина М.Н. Уйти достойно // Человек. 1993. N 2. С. 47 — 51.
79. Малеина М.Н. Человек и медицина в современном праве. М.: Изд. БЕК, 1995.
80. Медведев Ю. Между живым и неживым // Юность. 1975. N 2. С. 96-101.
81. Млечин Л. Смерть как высшая мера сострадания // Комсомольск. правда. 1993. 27 февр. С. 5.
82. Млечин Л. Вы уверены, что хотите умереть? (Эвтаназия и ее альтернативы) // Новое время. 1989. N 31. С. 42.
83. Научно-практический комментарий к Уголовному кодексу БССР / А.В.Барков, И.И. Горелик, П.А.Дубовец и др.; Под общей ред. А.А.Здановича. 2-е изд. перераб. и доп., Мн.: Беларусь, 1989.
84. Никулин С.И. Проблемы правовой защиты жизни и здоровья человека: Взгляды Н.И.Загородникова и современность // Проблемы уголовной политики и уголовного права: Межвуз. сб. науч. тр. М.: МВШМ МВД РФ, 1994.
85. Новое уголовное право России: Особенная часть: Учеб. пособие / Г.Н.Борзенкова, С.В.Бородин, Б.В.Волженкин и др.; Под ред. Н.Ф.Кузнецовой. М.: Зерцало: ТОО «ТЕИС», 1996.
86. Петелин Б. Установление вины в умышленных преступлениях против жизни и здоровья личности // Сов. юстиция. 1975. N 12. С. 4 — 6.
87. Петров А. Эвтаназия: проблема с неизвестными решениями. Правильно ли расставлены акценты? // Медицинск. газ. 1998. N 65. 14 авг. С. 12.
88. Побегайло Э.Ф. Умышленное убийство и борьба с ним. Уголовно-правовое и криминологическое исследование. Воронеж: Изд. Воронеж. ун-та, 1965.
89. Прадед А. Уход из жизни. Как предотвратить? // Медицина. 1995. N 2. С. 9.
90. Разгильдяев Б.Т. Задачи уголовного права РФ и их реализация. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1993.
91. Рейчелс Дж. Активная и пассивная эвтаназия // Философский альманах; Этическая мысль. 1990. С. 205 — 211.
92. Самороков В.И. Уголовно-правовые проблемы эвтаназии // XXII Огаревские чтения. Саранск, 1994. С. 24.
93. Сарыев Б.С. ответственность за преступления против жизни и здоровья. Ашхабад: Ылым, 1973.
94. Семернева Н.Н. Вопросы квалификации умышленных убийств. Свердловск, 1984.
95. Сергеев Ю.Д. Профессия врача: Юридич. основы. Киев: Выща шк., 1988.
96. Серрюти Ф.-Р. Эвтаназия: медицинский и юридический аспекты 1. С. 111 — 116.
97. Сеченова И.М., Сергеев Ю.Д. Милосердное убийство. Нужен ли России закон об эвтаназии? // Медицинск. газ. 1998. N 59. 24 июля. С. 15.
98. Сивец С. Конституционные гарантии института «Право на жизнь» // Судовы весн. 1997. N 4. С. 51 — 53.
99. Сивец С. Право на жизнь: конституционно-правовой аспект // Судовы весн. 1996. N 4. С. 56 — 57.
100. Слоан И. Право умереть: правовые проблемы // Реферативный журнал: Обществ. науки за рубежом. Сер. 4. 1990. N 6. С. 103 — 108.
101. Соотак Я.Я. Об объекте и системе преступлений против жизни
102. Сташис В.В., Бажанов М.И. Уголовно-правовая охрана личности: Науч.-практ. комментарий действующ. уголовного законодательства УССР. Харьков: Выща шк., 1976.
103. Степанов Т. Право на смерть. Бельгийцы собираются легализовать эвтаназию // Известия. 2001. 16 янв. С. 7.
104. Таганцев Н.С. О преступлениях против жизни по русскому праву. С.-Пб.: Типограф. Н.А. Неклюдова, 1870. Т. 1.
105. Тимина Л.И. Ответственность за детоубийство по советскому уголовному праву. Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. М., 1980.
106. Тишкевич С.И. Квалификация преступлений против жизни: Учеб. пособие. Мн.: МВШ МВД СССР, 1991.
107. Тищенко П. Право на помощь и право на жизнь // Человек. 1992. N 6. С. 39 — 40.
108. Ткаченко В.И. Квалификация преступлений против жизни и здоровья по советскому уголовному праву: Учеб. пособие. М.: ВЮЗИ, 1977.
109. Уголовное право БССР. Часть особенная / И.И.Горелик, П.А.Дубовец, Е.В.Кичигина и др.; Под общ. ред. И.С.Тишкевича. Мн.: Высш. шк., 1978.
110. Уголовное право России. Особенная часть: Учебник для ВУЗов / С.В.Дьяков, Э.А.Жевлаков, Б.В.Здравомыслов и др.; Под ред. Б.В.Здравомыслова. — М.: Юрист. 1993.
111. Уголовное право России. Особенная часть: Учебник / Б.В.Здравомыслов, М.П.Журавлев, А.В.Наумов и др.; Под ред. А.И.Рарога. М.: ИМПЭ: Триада. ЛТД, 1966.
112. Уголовное право России. Особенная часть: Учебник / В.И.Зубкова, Г.Н.Борзенкова и др.; Под ред. Г.Н.Борзенковой и В.С.Комиссарова. М.: Изд. АСТ, 1997.
113. Уголовное право России. Особенная часть: Учебник для ВУЗов / Т.И.Ваулин, П.А.Волостнов и др.; Под ред. И.Я.Казаченко. М.: изд. группа ИНФРА М-Норма, 1997.
114. Уолкер А.Э. Смерть мозга. М.: Медицина, 1988.
115. Утевский Б. Субъективная сторона преступлений против личности // Соц. законность. 1959. N 3. С. 19 — 24.
116. Уттерсон К. Подлежат ли лечению новорожденные с серьезными дефектами? // Реферативный журнал: Обществ. науки за рубежом. Сер. 4. 1994. N 4. С. 112 — 115.
117. Филлипов А. Отграничение тяжкого телесного повреждения от умышленного убийства // Соц. законность. 1974. N 10. С. 30 — 33.
118. Фут Ф. Эвтаназия // Философские науки. 1990. N 6. С. 62 — 80.
119. Хамфри Д. Что такое эвтаназия? // Человек. 1992. N 6. С. 31 — 34.
120. Хамфри Д. Что такое автоэвтаназия? // Человек. 1992. N 6. С. 35 — 38.
121. Хорват Т. Эвтаназия — проблема медицинской этики и уголовного права // Сборник научных статей. Правовые исследования. Тбилиси, 1977. С. 151 — 160.
122. Чумаков Ф. Ситуации бывают самые разные: // Врач. 1998. N 11. С. 40.
123. Шавгулидзе Т.Г. Необходимая оборона. Тбилиси: Мецниереба, 1966.
124. Шаргородский М.Д. Ответственность за преступления против личности. Л.: изд-во ЛГУ, 1953.
125. Шаргородский М.Д. Преступления против жизни и здоровья. М.: Юрид. изд., 1948.
126. Шаргородский М.Д. Прогресс медицины и уголовное право // Вестник ЛГУ. 1970. N 17. С. 97 — 105.
127. Шарипова Г. Уголовная ответственность за детоубийство // Дисс. канд. юр. наук. Ташкент, 1987.
128. Юрина Н.А. О некоторых современных подходах к определению понятия «жизнь» // Философские и социологические проблемы биологии и медицины. М. 1977. С. 35 — 37.
129. Ярмыш Н.Н. Уголовная ответственность за доведение до самоубийства // Автореф. дисс. канд. юр. наук. Харьков. 1992.