Нецензурная брань как форма мелкого хулиганства (часть 1)

Первой формой мелкого хулиганства (как составляющей объективной стороны) в диспозиции ст. 17.1 Кодекса Республики Беларусь об административных правонарушениях (далее — КоАП Республики Беларусь) [1] является нецензурная брань в общественном месте.

Исследователи отмечают, что наиболее часто мелкое хулиганство выражается именно в такой форме. Так, российскими исследователями по результатам изучения 600 дел об административных правонарушениях, предусмотренных ст. 20.1 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (далее — КоАП Российской Федерации) (мелкое хулиганство), установлено, что в 90% случаев нецензурная брань была составляющей объективной стороны мелкого хулиганства [2, с. 25].

Несмотря на определенные различия в конструкции норм КоАП Республики Беларусь и КоАП Российской Федерации, предусматривающих ответственность за мелкое хулиганство, в нашей стране ситуация приблизительно аналогичная. В рамках данного исследования изучено 100 дел об административных правонарушениях, рассмотренных в 2015 году судами и руководителями отделов внутренних дел администраций Л-го и М-го района г. Б. по ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь, нецензурная брань была составляющей объективной стороны мелкого хулиганства в 87 случаях. Однако это не значит, что на долю оскорбительного приставания к гражданам и иных действий, грубо нарушающих общественный порядок, приходится только 13% дел. Имеют место случаи, когда помимо нецензурной брани в общественных местах мелкие хулиганы совершают и другие действия, предусмотренные диспозицией ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь, что также находит отражение в протоколах и постановлениях по делам об административных правонарушениях.

Подобная пропорция констатировалась исследователями и в советское время. Почти полвека назад, в 1972 году, нецензурная брань и словесные оскорбления имели место в 94% изученных дел. Причем в чистом виде как основной способ совершения хулиганства они наблюдались только в 50% дел [3, с. 29].

Для большинства граждан очевидно, что использование нецензурной брани недопустимо, поскольку это выражает неуважение к морально-этическим нормам, сложившимся в обществе, а также зачастую унижает честь и достоинство конкретных лиц.

Вместе с тем исследователями (как юристами, так и лингвистами) с сожалением констатируется, что в России для миллионов мат — нецензурная брань, а уже для десятков миллионов — безобидная «связка слов в предложении» [4, с. 157]. «Крыть матом» — почти сто лет назад уже стало чуть ли не техническим выражением [5, с. 69]. Есть места, где мат — норма жизни, слышишь его от женщин и малых детей как нечто совершенно естественное [6, с. 21]. Табуированность нецензурной лексики и вовсе исчезает в некоторых видах общения — в армейской речи, в речи строителей, во многих «чатах» русскоязычного Интернета (впрочем, в некоторых чатах это, наоборот, демонстративно запрещено). В данных ситуациях брань во многом играет роль маркера принадлежности к социуму [7, с. 539]. Отдельным категориям населения обойтись без мата не позволяет скудость словарного запаса. Коммуникационные затруднения из-за отсутствия естественной плавности речи им приходится компенсировать фоновым употреблением ненормативных лексических связок. Для кого-то мат служит просто ярким выражением крайних чувств, для кого-то — условным знаком для опознания, то есть вербальным подтверждением принадлежности к своему окружению. Кто-то таким способом демонстрирует собственное доминирование или особо доверительные отношения, а кому-то особенно притягательными кажутся эпатаж или сладость нарушения запретов [8, с. 773].

Лояльное отношение к сквернословию и в США. В штате Массачусетс уже около сорока лет назад было принято решение, что брань в общественном месте, за которую раньше можно было попасть под суд, больше не подлежит запрету, если она не ведет к насильственным действиям. Еще раньше штат Юта вынес решение, что сквернословить или не сквернословить — личное дело самих граждан, и запрещать в данном случае равносильно покушению на гражданские права. Американский школьный учитель имеет право запрещать своим ученикам сквернословить в школе, но если он потребует, чтобы они не сквернословили еще и дома, его обвинят в покушении на права человека (в данном случае — родителей) [9, с. 209].

В современной культуре размываются границы и состав ненормативной лексики: она проникает в сферу общения как повседневная практика, упрощенная и облегченная альтернатива литературному языку; из устной неформальной сферы переходит в официальную сферу массовой коммуникации или публичного выступления; уходит ее привычная негативная оценка; ненормативная лексика перестала быть табуированной в средствах массовой информации, в политических дискуссиях, на страницах художественной литературы, в драматургии и театральных спектаклях, что представляет опасность для литературного языка, современной культуры и норм морали — таково официальное мнение [10, с. 124 — 125].

Безусловно, основным методом борьбы со сквернословием, как и с иными девиантными формами поведения, является убеждение. Убеждение проявляется в использовании различных разъяснительных, воспитательных, организационных, поощрительных мер для формирования воли властвующего или ее преобразования в волю подвластных. Оно направляется на то, чтобы подвластные сами исполняли выраженную в правовых актах волю законодателя [11, с. 10]. И только если не работает метод убеждения, государство использует метод принуждения. Как образно отмечается в литературе, когда нецензурная брань имеет «особо злостный характер» [12, с. 13], выражается в «отталкивающей форме» [13, с. 127], когда сквернослов «распоясывается» [14, с. 21], применяются меры административной ответственности.

В основном на практике применение административной ответственности за нецензурную брань не вызывает особых проблем.

Представляется, что причиной практически полного отсутствия отмен постановлений о наложении административных взысканий по делам данной категории является сложившийся десятилетиями подход к достаточности доказательств употребления нецензурной брани.

В протоколах об административных правонарушениях по ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь, а затем и в постановлениях о наложении взысканий, вынесенных судьями и руководителями отделов внутренних дел, содержится еще в советские времена сложившийся штамп: «…выражался грубой нецензурной бранью, на неоднократные замечания (просьбы прекратить свои противоправные действия) не реагировал, чем нарушил общественный порядок (спокойствие граждан, общественную нравственность)». Возможны небольшие вариации, но в подавляющем большинстве случаев формулировка именно такая.

Как отмечается в литературе, данная проблема связана с тем, что протоколы составляются сотрудниками органов внутренних дел, как правило, не имеющими юридического образования, в связи с чем им довольно сложно разобраться в специальных признаках состава нецензурной брани [15, с. 42].

Следует уточнить, что юристам также не намного проще понять, что такое нецензурная брань. Данное понятие более близко лингвистам, о чем подробно пойдет речь далее.

Доказательствами по делам об административных правонарушениях данной категории чаще всего являются рапорты сотрудников органов внутренних дел, непосредственно выявивших указанные нарушения, а также собственноручно учиненные лицами, в отношении которых ведется административный процесс, отметки о согласии с протоколом. В материалах дела «из этических соображений» [6, с. 21] не указывается, какие нецензурные слова правонарушителем употреблялись. По этой причине судьи и руководители органов внутренних дел, рассматривая такие дела по существу (причем значительное количество без участия лица, в отношении которого ведется административный процесс), выносят постановления о наложении взысканий на основании именно такой доказательственной базы.

Профильным учебным заведением (Академией Министерства внутренних дел Республики Беларусь) приводится в качестве образца фабулы протокола об административном правонарушении за совершение мелкого хулиганства следующая формулировка: «С., находясь в пьяном виде по ул. …, выражалась грубой нецензурной бранью, на замечания не реагировала» [16, с. 66].

Более того, отмечается, что правоприменителям употреблять конкретные нецензурные слова в данных документах нельзя, поскольку их написание и в дальнейшем произнесение (как при подготовке, так и при рассмотрении дела об административном правонарушении) образует объективную сторону мелкого хулиганства, что хотя и не является собственно правонарушением, предусмотренным ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь, однако может нарушать права и законные интересы граждан, что в деятельности государственных органов недопустимо [17].

С данным доводом можно согласиться лишь отчасти. В тех случаях, когда лицо, в отношении которого ведется административный процесс, согласно с вмененным нарушением, то нет необходимости приводить употребленные слова. Однако в случае, когда указанное лицо не согласно, что его слова относятся к нецензурной брани, уйти от детального анализа нельзя. На практике давно выработан выход из сложившейся ситуации — замена одной или нескольких букв нецензурного слова многоточием при отражении обстоятельств произошедшего в процессуальных документах (протоколах опроса, рапортах, протоколах судебных заседаний, постановлениях по делам об административных правонарушениях и т.д.). Более того, в спорных случаях необходимо назначать лингвистическую экспертизу на предмет получения заключения, является ли исследуемое слово нецензурным, давать мотивированную оценку имеющимся доказательствам.

Интересен подход к этой проблеме в Российской Федерации. На юридических порталах сотрудники правоохранительных органов предлагают различные варианты выхода из ситуации: от «сокрытия реальности» (например, «он называл меня представителем сексуальных меньшинств в грубой нецензурной форме», «он угрожал мне сексуальной расправой», «употребил слова зооморфной семантики») до полной легализации мата. В случае принятия последнего варианта можно сделать вывод о том, что Пленуму Верховного Суда Российской Федерации необходимо разъяснить, какие сочетания букв и склонения-соединения слов носят оскорбительный (в нашем случае нецензурный) характер, а какие нет. [6, с. 21].

В уголовном судопроизводстве подобная проблема в определенной степени решена.

Так, постановлением Президиума Брестского областного суда от 11.12.2013 «Излишняя детализация в приговоре способов совершения изнасилования и насильственных действий сексуального характера признана существенным нарушением уголовно-процессуального закона» (далее — постановление Президиума) удовлетворен протест заместителя Председателя Верховного Суда Республики Беларусь на приговор суда Пружанского района от 11.09.2012 в отношении Б., осужденного за совершение ряда преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы. В постановлении Президиума указано, что приговор в отношении Б. не соответствует требованиям п. 11 постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 23.12.1999 N 14 «О повышении культуры судебной деятельности и улучшении организации судебных процессов» и ч. 1 п. 26 постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 28.09.2001 N 9 «О приговоре суда», согласно которым приговор должен быть логичным, составляться в ясных, понятных выражениях с соблюдением правил общей и юридической грамотности; следует исключить при его составлении употребление сокращений и слов, не приемлемых в официальных документах, излишнюю детализацию способов совершения отдельных видов преступлений (например, незаконного изготовления оружия, наркотиков, изнасилования). По всему тексту описательно-мотивировочной части приговора в отношении Б. (в показаниях допрошенных лиц, при изложении мотивов принятого решения) без достаточных к тому оснований содержатся подробные описания половых актов, излишне детализируются способы совершения действий сексуального характера. Фиксированное внимание суда на деталях, анатомических подробностях и физиологических процессах не связано с необходимостью соблюдения предъявляемых к приговору требований законности, обоснованности и мотивированности. Документ с таким содержанием не может быть постановлен от имени государства [18, с. 42].

Представляется, что постановление по делу об административном правонарушении, содержащее дословное описание нецензурной брани без каких-либо сокращений, будет таким же незаконным, как и приговор в отношении Б.

Однако в изученных в ходе исследования делах об административных правонарушениях ряда судов установлено, что в процессуальных документах, составленных сотрудниками органов внутренних дел, а также протоколах судебных заседаний во многих случаях нецензурные слова приводятся дословно, без многоточия. Изложенное свидетельствует о необходимости дачи Верховным Судом Республики Беларусь разъяснения по данному вопросу, аналогичного имеющемуся в сфере уголовного судопроизводства.

Приведем пример из судебной практики.

Так, в отношении К. составлен протокол об административном правонарушении по ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь за то, что, находясь в кабинете отдела внутренних дел И-го районного исполнительного комитета, в присутствии сотрудников отдела внутренних дел и своего сожителя Я. выражалась нецензурной бранью. В судебном заседании К. пояснила, что ее сожитель Я. устроил скандал и пытался затеять драку, в связи с чем она позвонила в милицию, обратившись за помощью. По приезду сотрудники отдела внутренних дел задержали граждан Я. и К. Последняя была возмущена тем, что ее также задержали и доставили в отдел внутренних дел. В одном из кабинетов данного отдела, рассказывая об обстоятельствах произошедшей ссоры, она выразилась нецензурными словами, дословно воспроизведя ругань сожителя. По поводу указанных нецензурных выражений в отношении К. и был составлен протокол об административном правонарушении. Общественный порядок не нарушала и не имела на это никакого умысла. Нецензурные выражения повторила по требованию самих сотрудников отдела внутренних дел, которые необоснованно доставили ее в названный отдел. Рассмотрев дело, суд И-го района пришел к выводу, что в данном случае, давая пояснения в качестве потерпевшей по делу об административном правонарушении в отношении Я. по ч. 2 ст. 9.1 КоАП Республики Беларусь, воспроизведя нецензурные выражения своего сожителя, К. не имела умысла на нарушение общественного порядка, так как сделала это по требованию самих сотрудников отдела внутренних дел. С учетом изложенного дело в отношении К. судом было прекращено в связи с отсутствием в деянии состава административного правонарушения [19].

К сожалению, не исключены случаи составления сотрудниками органов внутренних дел протоколов об административных правонарушениях за нецензурную брань в общественных местах при очевидном отсутствии соответствующих доказательств.

Так, в отношении У. составлены протоколы об административных правонарушениях по ст. 17.1 и 23.4 КоАП Республики Беларусь за то, что он, находясь на перроне железнодорожного вокзала в присутствии граждан выражался нецензурной бранью, а во время его задержания отказался выполнить законные требования участкового инспектора милиции С. — проследовать к служебному автомобилю для доставления в отдел внутренних дел и составления протокола об административном правонарушении. В судебном заседании У. пояснил, что, когда он ехал по перрону на велосипеде, его догнал участковый инспектор милиции С., сбросил с велосипеда и, ничего не объяснив, схватил и стал тащить в сторону. Он спрашивал С., за что его задерживают, однако участковый инспектор милиции на его вопросы не отвечал. Факт нецензурной брани У. полностью отрицал. Участковый инспектор милиции С. в судебном заседании пояснил, что в отношении У. готовились материалы для направления в лечебно-трудовой профилакторий и ему необходимо было пройти медицинскую комиссию. Проезжая мимо железнодорожного вокзала на автомобиле, он увидел У. Пока остановил автомобиль, У. сел на велосипед и поехал вдоль перрона. Догнав его, С. предложил У. проследовать к служебному автомобилю, однако тот отказался. Свидетель Ф. пояснил, что видел, как вдоль перрона на велосипеде ехал У., его догнал сотрудник отдела внутренних дел, требовал, чтобы У. проследовал за ним. При этом У. хотя и выражал свое несогласие с задержанием, однако нецензурную брань не употреблял. Рассмотрев дело, суд Д-го района констатировал, что факт нецензурной брани со стороны У. не доказан. При указанных обстоятельствах у участкового инспектора милиции С. оснований задерживать У. не имелось. В связи с изложенным судом дела об административных правонарушениях по ст. 17.1 и 23.4 КоАП Республики Беларусь в отношении У. прекращены в связи с недоказанностью его виновности [20].

Далее предлагаем рассмотреть, что понимается под нецензурной бранью.

Очевидно, что данный термин слагается из двух слов: «нецензурный» и «брань». Таким образом, нецензурная брань — это ругательство с употреблением нецензурных слов [21, с. 19].

Отмечается, что слово «брань» первоначально означало «бой, битву», а затем уже «словесное интенсивное негативное взаимодействие, ссору». Словесное нападение ассоциативно было связано с физическим нападением, причинением физической боли, поэтому название процесса физического воздействия было перенесено на название схожего по признаку интенсивности и негативного воздействия на объект вербального нападения. Вплоть до конца XVIII в. первым значением слова «брань» было значение «война, битва». На современном этапе развития языка слово «брань» имеет следующие значения:

1. взаимный эмоциональный обмен грубыми интенсивными негативными характеристиками, ссора;
2. выражение негативных эмоций с помощью бранных слов;
3. совокупность грубых неодобрительных эмоциональных слов и выражений [22, с. 8 — 9].

Несмотря на распространенное использование понятия «нецензурная брань» в юридических документах, в юридическом языке до сих пор нет его определения. По общему правилу юридической техники общеупотребительное понятие, не имеющее нормативной дефиниции, толкуется исходя из того смысла, который оно имеет в общеупотребительном языке [23, с. 77].

Для более полного понимания изучаемой проблемы обратимся к такому относительно новому направлению языкознания, как юрислингвистика.

Приведем в общем виде основные термины, необходимые для отграничения нецензурной брани от других слов, употребление которых в общественном месте не влечет ответственности за мелкое хулиганство.

Ненормативная лексика и фразеология — это пласт лексики и фразеологии, в языковом сознании общества и в общественном мнении рассматриваемый как содержащий единицы, подлежащие исключению из публичного употребления (то есть из употребления в общественных местах) [24, с. 436]. Соответственно к нормативной лексике, допустимой к употреблению в любой ситуации, относится лексика литературная и разговорная, которая по этическому критерию (критерию допустимости в общественном месте) является приличной [23, с. 77].

Среди ненормативной лексики выделяют три разряда — сниженную, бранную и нецензурную.

Сниженная лексика (сленг, жаргон, просторечие, вульгарная лексика) — это лексика, употребление которой в публичной сфере обычно признается неуместным, некультурным и при этом негативно характеризующим прежде всего говорящего, уровень его речевой и общей культуры. Неприемлемой в речи с точки зрения культуры речи (но не неприличной) сниженную, вульгарную лексику делает не характер ее значения, а неуместность ее употребления в той или иной коммуникативной ситуации.

Бранная или инвективная лексика содержит резкую обобщенную неодобрительную оценку лица, явления, предмета. Применительно к человеку она может употребляться с намерением оскорбить или унизить адресата, а может использоваться и без такого намерения, использоваться безадресно, для спонтанного выброса эмоций. Использование бранной лексики также осуждается общественным сознанием, но эти единицы не запрещены полностью: возможны ситуации, когда общественное сознание может оправдать их использование (например, в крайне эмоциональных ситуациях, в небольшом кругу и т.д.).

Нецензурная лексика — это предельно экспрессивная лексика (то есть яркие, обращающие на себя внимание слова, сразу выделяющиеся людьми из потока речи и выражающие сильную эмоцию говорящего), признающаяся на данном этапе развития языкового и общественного сознания народа абсолютно недопустимой в публичном общественном употреблении в любой форме устной или письменной речи и в любой коммуникативной ситуации. Нецензурные слова в языке запрещены полностью, их диагностическая характеристика — тотальный запрет на общественное употребление в любой форме. Именно поэтому нарушение данного запрета производит столь сильное впечатление на окружающих. При этом нецензурная лексика, также как и бранная, может иметь установку на оскорбление, а может и не иметь такой установки. Она тоже может использоваться безадресно, для спонтанного выброса эмоций, для характеристики третьего лица, хотя это не снимает запрета на ее публичное употребление. Такие лексические единицы могут быть использованы говорящим только в отсутствие слушателей [24, с. 437 — 440].

Следовательно, лингвистическая терминология не использует понятие «нецензурная брань», поскольку «нецензурная лексика» и «бранная лексика» — это разные лексические группы ненормативной лексики. Таким образом, право использует понятие «нецензурная брань», которое юридической наукой не определяется, а лингвистикой не используется [23, с. 78].

С учетом приведенных выше понятий, разработанных лингвистами, появляются предложения, например, заменить термин «нецензурная брань» термином «ненормативная брань». Обосновывается это тем, что в настоящее время какая-либо цензура в государстве отсутствует, а существование государства в определенной степени регулируется нормами морали и нравственности (последняя представляет собой взгляды, представления и правила, возникающие как непосредственное отражение условий общественной жизни в сознании людей в виде категорий добра и зла, похвального и постыдного, поощряемого и порицаемого обществом и т.д.) [25, с. 14].

Высказывается предложение о том, что, так как фраза нецензурного характера не всегда является бранной, с учетом отсутствия общепризнанного определения понятия общественного места следует изменить формулировку признака «нецензурная брань в общественных местах» на «публичное употребление ненормативной лексики». В обоснование также указывается, что уже долгое время в нашем обществе нет какой-либо цензуры, которая запрещена Конституцией Российской Федерации. Слово «нецензурная» в данном контексте представляется некорректным и не несущим верной смысловой нагрузки [2, с. 28].

Отсутствие цензуры не означает, что средства массовой информации могут публиковать и запускать различные непристойности, а конституционный принцип запрета цензуры имеет совершенно иной смысл. Исследователями констатируется, что в том или ином виде цензура существует повсеместно (во всех развитых странах). В отличие от антисоциальной цензуры (имеет характер механизма отстаивания узкосоциальных интересов — интересов элиты, интересов государства, иных интересов, но не интересов общества в целом) социальная цензура амортизирует социальные изменения и их последствия, развивает и укрепляет общество путем формирования адаптационного пояса безопасности базисной культуры. Именно последняя как механизм контроля качества информации способствует воспроизводству культуры [26, с. 14].

Таким образом, социальная цензура необходима как важнейший элемент социального контроля.

Кроме того, в общественном сознании граждан сложилось определенное понимание термина «нецензурная брань», поэтому изменение диспозиции статьи о мелком хулиганстве вряд ли вызовет какой-либо положительный эффект.

Более того, еще раз подчеркнем: нецензурная брань является лишь малой долей ненормативной лексики. В случае замены понятия «нецензурная брань» понятием «ненормативная лексика» под запрет попадут такие лексические категории, как жаргонизмы, вульгаризмы, сленг, просторечие, допустимые для публичного употребления [23, с. 79].

Следует учитывать, что в данной части диспозиции статья об ответственности за мелкое хулиганство уже прошла определенную эволюцию.

В 50-е гг. в СССР была предусмотрена ответственность за «сквернословие» и только в 1966 году появился термин «нецензурная брань», что вызвало вопрос о нетождественности в правовом смысле понятий «сквернословие» и «нецензурная брань» [2, с. 23].

С тех пор ведется дискуссия на тему: «Что такое нецензурная брань?»

Высказывалось мнение, что всякое проявление административно наказуемого сквернословия в той или иной степени является нецензурной бранью. В этом случае речь может идти лишь о том, что брань всегда кому-то адресована, сквернословие же может быть безадресным (простое произнесение нецензурных слов, ни к кому не относящихся) [27, с. 81].

Данное мнение еще с советских времен не разделялось большинством исследователей. Подчеркивалось, что нецензурная брань — термин более узкий, чем сквернословие, это наиболее циничные ругательства, относящиеся обычно к области половых отношений [28, с. 31]. Другие исследователи добавляют, что это наиболее циничные слова, относящиеся как к сфере половых отношений, так и характеристике личности и физиологическим процессам [29, с. 9].

Представляется, что данные формулировки общего характера не приносят особой пользы практическим работникам ввиду своей неконкретности.

Аналогичное мнение уже высказывалось в юридической литературе. Однако этими же авторами предлагаются новые определения, имеющие те же недостатки: например, предлагается под нецензурными словами понимать слова, содержащие в себе непристойно оскорбительное употребление слова «мать» [15, с. 42].

Крайне спорно, что высказывание словосочетания «твою мать» без добавления иных слов, «традиционно» относимых к нецензурным, может быть признано нецензурной бранью.

Изложенное свидетельствует о том, что нецензурная брань является недостаточно изученным оценочным понятием. При отнесении конкретных выражений к ненормативной лексике сложности возникают у рядовых правоприменителей, в том числе и по той причине, что в юридической науке не выработана единая позиция по данному вопросу.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Кодекс Республики Беларусь об административных правонарушениях [Электронный ресурс]: 21 апр. 2003 г., N 194-З: принят Палатой представителей 17 дек. 2002 г.: одобр. Советом Респ. 2 апр. 2003 г. // КонсультантПлюс. Беларусь / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. — Минск, 2016.
2. Горскина, О.Г. Мелкое хулиганство как основание административной ответственности / О.Г.Горскина, С.Л.Банщикова. — Омск: АНО ВПО «Омский экономический институт», 2013. — 112 с.
3. Власов, В.П. Борьба с хулиганством / В.П.Власов, Ю.Ф.Лубшев. — М.: Юрид. лит., 1972. — 174 с.
4. Колоколов, Н.А. Уголовная политика: загадочная очевидность / Н.А.Колоколов. — М.: Юрлитинформ, 2014. — 208 с.
5. Оршанский, Л.Г. Хулиган (психологический очерк) / Л.Г.Оршанский // Хулиганство и преступление: сб. ст. — Ленинград-М.: Изд-во «Рабочий суд», 1927. — С. 55 — 82.
6. Тен, А.Л. Нецензурная брань как объект административно-правового регулирования и правосознания / А.Л.Тен // Административное право и процесс. — 2011. — N 3. — С. 20 — 22).
7. Баранов, А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теоретические основания и практика: учеб. пособие / А.Н.Баранов. — М.: Флинта: Наука, 2007. — 591 с.
8. Пашутин, С.Б. О биологических корнях ненормативной лексики / С.Б.Пашутин // Вестник Рос. акад. наук. — 2005. — Т. 75. — N 8. — С. 773 — 776.
9. Жельвис, В.И. Поле брани: сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира / В.И.Жельвис. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Ладомир, 2001. — 349 с.).
10. Киенко, Т.С. Ненормативная лексика как социальный феномен (анализ опроса жителей провинциального российского города) // Социологические исследования. — 2016. — N 5. — С. 124 — 133.
11. Бахрах, Д.Н. Административная ответственность граждан в СССР: учеб. пособие / Д.Н.Бахрах. — Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1989. — 202 с.
12. Ткачевский, Ю.М. Ответственность за хулиганство / Ю.М.Ткачевский. — М.: Знание, 1983. — 64 с.
13. Даньшин, И.Н. Ответственность за хулиганство по советскому уголовному праву / И.Н.Даньшин. — Харьков: Изд-во Харьковского университета, 1971. — 192 с.
14. Кириченко, В.Ф. Об усилении борьбы с хулиганством / В. Ф. Кириченко. — М.: Знание, 1967. — 77 с.
15. Крамник, А.Н. Мелкое хулиганство (ст. 156 КоАП) как административное правонарушение/ А.Н.Крамник // Юстиция Беларуси. — 2006. — N 10. — С. 39 — 43.
16. Беганский, Н.М. Административные правонарушения, связанные с нарушениями антиалкогольного законодательства: учеб. пособие / Н.М.Беганский, С.А.Белицкий, А.И.Подгруша. — Минск: РИВШ БГУ, 2001. — 104 с.
17. Гвоздев, Д.В. Проблемы квалификации мелкого хулиганства в практической деятельности правоохранительных органов: некоторые пути решения [Электронный ресурс]: [по состоянию на 24.01.2014] / Д.В.Гвоздев // КонсультантПлюс. Беларусь / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. — Минск, 2016.
18. Постановление Президиума Брестского областного суда от 11.12.2013 (извлечение): излишняя детализация в приговоре способов совершения изнасилования и насильственных действий сексуального характера признана существенным нарушением уголовно-процессуального закона
19. Архив суда Ивацевичского района за 2015 год. — Дело об административном правонарушении N 6-430/2015.
20. Архив суда Дрогичинского района за 2015 год. — Дело об административном правонарушении N 6-685/2015, 6-686/2015.
21. Крамник, А.Н. Административная ответственность за правонарушения против общественного порядка и нравственности / А.Н.Крамник // Юстиция Беларуси. — 2008. — N 9. — С. 17 — 22.
22. Катуков, С.С. Лексико-фразеологическая объективация концепта «Брань» в русском языке: автореф. дис. … канд. филолог. наук: 10.02.01 / С.С.Катуков; Воронежский гос. ун-т. — Воронеж, 2006. — 23 с.
23. Белоконь, Н.В. Цензура или норма? / Н.В.Белоконь // Юридические записки. — 2014. — N 4 (27). — С. 76 — 80.
24. Стернин, И.А. Теоретические и прикладные проблемы языкознания: избранные работы / И.А.Стернин. — М.-Берлин: Директ-Медиа, 2015. — 1077 с.
25. Бурцев, А.С. Административная ответственность за мелкое хулиганство: автореф. дис. … канд. юрид. наук: 12.00.14 / А.С.Бурцев; Академия управления МВД России. — М., 2003. — 23 с.
26. Солодовников, М.В. Цензура как механизм социального контроля: социологический анализ: автореф. дис. … канд. социолог. наук: 22.00.04 / М.В.Солодовников; Московский гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. — Москва, 2011. — 29 с.
27. Клюшниченко, А.П. Административно-правовая борьба с мелким хулиганством и злостным пьянством (из опыта работы органов милиции Украинской ССР) / А.П.Клюшниченко. — Киев: Редакционно-издательский отдел при МООП УССР, 1967. — 151 с.
28. Дедков, Л.Л. Советское административное законодательство на страже общественного порядка / Л.Л.Дедков. — Минск: Беларусь, 1971. — 127 с.
29. Волкова, Л.М. Адмiнiстративно-правова протидiя дрiбному хулiганству: автореф. дис. … канд. юрид. наук: 12.00.07 / Л.М.Волкова; Запорiзький нацiональний унiверситет. — Запорiжжя, 2012. — 18 с.