Нецензурная брань как форма мелкого хулиганства (часть 2)

Мелкое хулиганство является одним из тех составов административных правонарушений, которые полностью состоят из оценочных понятий. Зачастую у практиков отсутствует единообразный подход к определению содержания оценочных понятий, а также допускаются ошибки при их толковании в процессе правоприменения, что можно рассматривать в качестве недостатка деятельности, связанной с применением оценочных понятий [1, с. 12].

Проблема заключается в том, что нормативные словари русского языка традиционно не включают нецензурную лексику из-за сильной табуированности этого слоя лексики. Поэтому, хотя это и кажется очевидным, доказать принадлежность того или иного ненормативного слова к числу нецензурных довольно сложно. В данном случае приходится обращаться не к нормативным словарям, а к словарям сленгов, жаргонов, словарям ругательств и нецензурной лексики [2, с. 457].

По этим причинам все чаще звучат предложения о нормативном регулировании понятия «нецензурная брань».

Такое предложение не является чем-то принципиально новым.

Верховным Судом США в 1978 году наиболее непристойными словами официально признаны 7 слов. Американские газеты отказались опубликовать соответствующий список ввиду его крайней нецензурности. Еще в 2001 году российские исследователи говорили о том, что в настоящее время трудно представить слова, относящиеся к нецензурной брани в тексте официального постановления в газете [3, с. 295].

Но время не стоит на месте. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций Российской Федерации были подготовлены рекомендации по применению такого пункта законодательного перечня запретов, направленных на недопущение злоупотребления свободой массовой информации, как материалы, содержащие нецензурную брань. В данных рекомендациях говорится о том, что в настоящее время не существует единого перечня нецензурных бранных слов, но среди специалистов существует мнение, согласно которому к нецензурным словам и выражениям относятся четыре общеизвестных слова («х…», «п…», «б…» и «е…»), а также образованные от них слова и выражения. При этом не относятся к нецензурным словам и выражениям неприличные и грубо-просторечные слова и содержащие их выражения [4].

Таким образом, к нецензурной брани отнесены циничные ругательства, основанные на русском мате. Основу русского мата составляют четыре слова, а именно: нецензурное обозначение мужского полового органа, нецензурное обозначение женского полового органа, нецензурное обозначение процесса совокупления и нецензурное обозначение женщины распутного поведения. Ругательство, в котором используются указанные четыре матерных слова и производные от них однокоренные слова и выражения (количество которых гораздо больше), с намерением говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата речи или третье лицо либо продемонстрировать неуважение, пренебрежение к ним и окружающим превращают его в нецензурную брань [5, с. 65].

Сразу же после публикации рекомендаций ожидаемо раздались голоса критики, выражающие несогласие с точкой зрения, которая ограничивает перечень нецензурных слов, сводя их к четырем корневым основам.

Обращалось внимание, что авторы указанных рекомендаций излишне упрощенно трактуют значение словосочетания «нецензурная брань», отождествляя его с понятием «матерные слова». Семантические основы нецензурной лексики гораздо шире, а следовательно, и относиться к ней надо более скрупулезно, особенно если речь идет о юридической ответственности.

Из изложенного сделан вывод, что отсутствие в законе конкретизации понятия «нецензурная брань» порождает неоднозначность правовой нормы. С учетом того факта, что в процессуальных документах при осуществлении производства по административному делу нецензурные слова не фиксируются, окончательное определение «матерной» сущности произнесенных субъектом фраз остается за правоприменителем. Это отрицательным образом сказывается на реализации основополагающих юридических принципов — законности и справедливости. Размытость понятий, содержащихся в статье о мелком хулиганстве, предоставляет сотрудникам органов внутренних дел неоправданно большие права самостоятельно судить о том, что является нецензурной бранью, а что нет. Несмотря на табуированность причинных слов, правовая составляющая всем известных понятий должна иметь юридически точный характер.

Логично из вышеуказанной аргументации вытекает предложение, что необходимо на уровне подзаконного нормативного правового акта, распространяющего свое действие на всю территорию государства, установить конкретный перечень слов и выражений, признаваемых нецензурными [6, с. 6; 7, с. 215].

Данная точка зрения представляется достаточно спорной.

В правоприменительной практике используется фактическая презумпция общеизвестности ненормативной лексики и непристойных жестов. Этим объясняется отсутствие необходимости в законодательном определении данных категорий, а также непосредственной фиксации в материалах дела имевших место фраз и жестов, проведения в каждом конкретном случае филологической, культурологической и других экспертиз [8, с. 54].

Универсальное, ценностно-сознательное восприятие тех или иных слов действительно позволяет каждому объективно (независимо от субъективного к ним отношения) определить их цензовый уровень и значение. Проблема отграничения нецензурных выражений от других неприличных форм употребления слов относится к сфере филологического, нежели юридического знания. Может быть, именно поэтому отсутствуют официальные разъяснения по определению такого понятия, как нецензурная брань. [9, с. 53].

Нецелесообразность введения межнациональных понятий «непристойность», «нецензурность» обусловлена исторически сложившимися особенностями культуры, языка, менталитета конкретного общества, государства, как то: в разных языковых картинах разные непристойные слова; непристойная лексика больше, чем другая лексика, характеризуется национальной специфичностью; в каждой национальной культуре есть самые разнообразные способы оскорбительно-эмоционального воздействия на оппонента, от язвительных замечаний в его адрес до вульгарных ругательств [10, с. 141].

Помимо самого факта совершения определенных действий крайне важна обстановка, в которой они осуществлены. Будет ли состав мелкого хулиганства, если в общественном месте в Республике Беларусь кто-либо в присутствии граждан нашей страны выразится грубой нецензурной бранью на английском языке? Изменится ли ситуация, если в это время рядом находилась группа туристов из Англии или США или если такие действия осуществлены в аудитории филологического факультета, где каждый присутствующий в совершенстве владеет английским языком?

Все зависит от конкретной функции такой речи (оскорбление, унижение, порочение адресата речи), ситуации общения, включая характер отношений между участниками речевого акта, и уровня речевой культуры говорящего или пишущего. С учетом данного обстоятельства, например, Верховный суд Италии официально разрешил водителям выражаться нецензурной бранью, мотивируя это тем, что словесные оскорбления помогают водителю побороть стресс [9, с. 53].

Таким образом, в случаях, когда возникает сомнение, содержались ли в речи нецензурные слова и (или) выражения, необходимо назначать лингвистическую экспертизу. Эксперт должен оценить ситуацию, в которой слова были произнесены или иным образом выражены, и с учетом указанных обстоятельств дать мотивированное заключение.

Необходимость проведения данной экспертизы подтверждается и тем, что практика идет по пути разграничения нецензурной брани и простой брани.

Ф. было вменено, что он, находясь в общественном месте, выражался грубой нецензурной бранью в адрес соседки, чем нарушил общественный порядок (действия квалифицированы как мелкое хулиганство). При рассмотрении дела установлено, что согласно пояснениям свидетелей Ф. назвал соседку «сукой». Суд указал, что данное слово не относится к нецензурной брани, других доказательств, указывающих, что Ф. выражался нецензурной бранью, в материалах дела не имеется. В связи с изложенным судья пришел к выводу, что действия Ф. не могут быть квалифицированы как мелкое хулиганство. Дело прекращено в связи с отсутствием в его действиях состава правонарушения [11].

В вышеуказанном случае, очевидно, имелись все основания для привлечения к административной ответственности Ф. за оскорбление.

В отношении Г. составлен протокол об административном правонарушении по ст. 17.1 Кодекса Республики Беларусь об административных правонарушениях (далее — КоАП Республики Беларусь) за то, что она в деревенском магазине устроила скандал, выражалась в отношении Л. нецензурной бранью. При рассмотрении дела в суде Г. пояснила, что нецензурной бранью не ругалась, а употребила, характеризуя Л., обратившуюся в сельский исполнительный комитет с жалобой на Г., слова «шалава» и «наволочь». То, что были употреблены именно эти слова, подтвердили потерпевшая Л. и свидетели. Суд И-го района дело об административном правонарушении прекратил, указав, что поведение Г. в магазине было связано не с желанием нарушить общественный порядок и спокойствие граждан, выразить явное неуважение к обществу, а ее стремлением высказать недовольство по поводу обращения с жалобой на нее в государственный орган. При этом произнесенные Г. слова воспринимались окружающими как оскорбительные, доказательства употребления Г. нецензурных слов отсутствуют [12].

Вместе с тем за употребление бранных слов, полагаем, можно привлечь к административной ответственности за мелкое хулиганство, так как объективную сторону данного правонарушения образует не только нецензурная брань в общественном месте, но и иные действия, грубо нарушающие общественный порядок, деятельность организаций или спокойствие граждан и выражающиеся в явном неуважении к обществу. Если бранными словами сорвано какое-либо мероприятие (лекция в учебном заведении, общее собрание на предприятии и т.д.), при доказанности умысла виновного лица на нарушение общественного порядка действия должны быть квалифицированы по ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь (при отсутствии признаков уголовно наказуемого хулиганства по признаку исключительного цинизма).

В литературе справедливо отмечается, что для целей квалификации также не имеет значения, обращена нецензурная брань к отдельным лицам или ко всем гражданам, находящимся возле виновного в момент употребления им нецензурной брани. Потерпевшим от хулиганских действий может быть и один гражданин. Это обосновано тем, что закон защищает права любого гражданина, не делая из этого никаких исключений. На основании изложенного делается вывод, что подобное утверждение имеет теоретический характер, так как совершение хулиганских действий один на один практически лишено возможности его доказывания [13].

Однако правоприменительная практика во многих случаях разрешает данную проблему. Показания потерпевшего (свидетеля) по делу в совокупности с признательными пояснениями лица, в отношении которого ведется административный процесс, весьма часто являются достаточными основаниями для признания последнего виновным в совершении мелкого хулиганства. Более того, часто подобные действия фиксируются на мобильные телефоны, фотоаппараты с возможностью видеозаписи, планшеты, видеорегистраторы, камеры наблюдения и т.д., что еще больше упрощает процесс доказывания.

Некоторыми исследователями высказывается точка зрения о том, что достаточным условием для наказуемости нецензурной брани является сам факт совершения нарушителем таких действий в общественном месте. Указывается, что независимо от того, в связи с какими обстоятельствами лицо выражает свое раздражение нецензурными словами, оно совершает мелкое хулиганство [14, с. 109; 15, с. 6; 16, с. 18].

Однако большинством исследователей отмечается, что не каждый факт употребления нецензурных слов в общественном месте влечет административную ответственность.

У некоторых лиц сквернословие является дурной привычкой, проявлением некультурности и вовсе не свидетельствует о неуважении лица к обществу [17, с. 31]. Нецензурная брань в среде, которая терпимо, даже одобрительно относится к ней, не будет нарушением покоя граждан, составляющих данную среду [18, с. 14]. Сквернословие чаще бывает подсознательно рефлекторным присловием на манер «так сказать» и «собственно говоря». Обычно с такой непроизвольной формой можно встретиться при общении «привычного нецензурщика» со своими близкими товарищами, знакомыми, которые сами порой не прочь «приукрасить» свою речь крепким словечком» [19, с. 31].

Например, Н., хороший производственник и активный общественник, обратившись к постовому милиционеру с просьбой указать дорогу, дважды употребил во время разговора нецензурное слово-приставку. На работе он также иногда, сам того не замечая, употреблял слова-приставки. Постовой милиционер, доставив Н. в районный отдел милиции, намеревался составить протокол за совершение мелкого хулиганства. Однако дежурный, разобравшись в деле, указал на нецелесообразность привлечения задержанного к ответственности, дело закончилось [20, с. 81].

Лингвистами обращается внимание, что всякое высказывание всегда совершается в какой-то ситуации. Например, когда где-нибудь в сельском клубе или на каком-нибудь деревенском празднике гармонист прекрасно играет, виртуозно исполняет какие-то мелодии, песни, аккомпанирует и т.д., в восторге кто-то из его односельчан говорит: «Вот стервец, как дает» и др. Так что при решении вопроса, является ли это оскорблением, мелким хулиганством либо нет, необходимо обязательно учитывать ситуацию [21, с. 197, 202].

Однако подобные рассуждения не должны способствовать попустительству употребления нецензурной брани. Конечно же, тяжело бороться со сквернословием, когда общественные деятели, артисты, а также непосредственные начальники на работе подают отрицательный пример. Дополняя свою речь, приказы и указания бранными словами, некоторые руководители считают, что им все дозволено, что без нецензурной брани якобы руководить нельзя, что худое слово «помогает выполнению» производственных планов. Обращается внимание, что нецензурная брань руководителей, оскорбление при этом чести и достоинства подчиненных непосредственно в стенах предприятий, учреждений, организаций должны квалифицироваться как обычный состав мелкого хулиганства [22, с. 68].

Наиболее четко отличие нецензурной брани как признака мелкого хулиганства от бескультурья можно провести по субъективной стороне — хулиганские побуждения, которые должны присутствовать и выявляться при всех видах мелкого хулиганства. Без учета мотива, действительной причины содеянного невозможно отличить хулиганов, их хулиганских поступков от просто аморальных действий. В литературе приводится следующий пример. Трое граждан в разговоре между собой на улице употребили нецензурные слова, слышимые прохожими. Однако когда один из прохожих предупредил их о недопущении подобного, указанные граждане принесли извинения и перестали употреблять нецензурные слова, из чего делается вывод, что у них не было хулиганских побуждений, значит, не было и мелкого хулиганства, а только бескультурье. Если бы эти трое граждан продолжали употреблять нецензурные слова, не отреагировали на замечание прохожего, то они проявили бы явное неуважение к окружающим, а следовательно, здесь присутствовал бы хулиганский мотив [23, с. 41].

С указанной точкой зрения в целом можно согласиться. Без хулиганского мотива нет хулиганства, даже мелкого. Именно данный момент чаще всего остается полностью не выясненным в ходе ведения сотрудниками органов внутренних дел административного процесса по делам данной категории. Однако следует задать вопрос: много ли прохожих решится сделать замечание о недопустимости употребления нецензурной брани трем пьяным физически крепким молодым людям, как в вышеприведенном случае, особенно если они в вечернее (тем более в ночное) время ведут себя агрессивно? В случае, когда никто не решился сделать замечание, а они долгое время в разговоре между собой в общественном месте в присутствии других граждан матерились, неужели нельзя констатировать в их действиях состав ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь? Представляется, что данный вопрос несколько сложнее. Необходимо делать акцент не на том, надо ли каждый раз разъяснять нарушителю общественного порядка прописную истину, что нецензурная брань в общественных местах противоправна, и смотреть, внял он просьбам или нет. В подобных случаях длительность процесса сквернословия, наличие граждан рядом, особенно малолетних детей, и другие признаки, характеризующие обстановку, в которой нецензурные слова произнесены, свидетельствуют об осознании нарушителем того, что его действия крайне неприятны для находящихся рядом, создают дискомфорт от нахождения возле него, что свидетельствует о нарушении общественного порядка и явном неуважении к окружающим. Обстановка совершения деяния в ряде случаев сама по себе свидетельствует о мотиве (а значит, и умысле) хулигана. Безусловно, достаточные доказательства мотива должны быть собраны в ходе ведения административного процесса и оценены при вынесении постановления по делу.

С учетом изложенного представляется сугубо теоретическим тезис о том, что в случае нецензурной брани в общественном месте по личным мотивам (по каким-то причинам, обстоятельствам) содеянное не может выступать в качестве признака мелкого хулиганства [24, с. 141].

В таком случае каждый сквернослов приведет целый перечень личных мотивов, каких-либо причин, обстоятельств, которые должны оправдать его нецензурную брань в общественных местах в присутствии граждан. Еще раз следует уточнить: если гражданин, осознавая наличие вокруг него других граждан, начинает выражаться нецензурной бранью откровенно и громко, нарушая спокойствие окружающих, а затем поясняет сотрудникам органов внутренних дел личные мотивы, то его позицию следует расценивать достаточно критически. Справедливо отмечается в литературе, что имеют место случаи совершения мелкого хулиганства, когда нарушители не преследуют цели нарушения общественного порядка, но, выражаясь нецензурно, проявляют явное неуважение к обществу. Такие действия следует квалифицировать как хулиганство [25, с. 8].

По пути того, что не каждое произнесенное в общественном месте нецензурное слово свидетельствует о совершении мелкого хулиганства, идет и судебная практика.

Например, судом М-го района города Б. прекращено дело в связи с отсутствием в деянии состава правонарушения, предусмотренного ст. 17.1 КоАП Республики Беларусь, в отношении К., которому согласно протоколу об административном правонарушении вменялась нецензурная брань в присутствии сотрудников отдела внутренних дел в их кабинете. Обосновывая принятое решение, суд указал, что К. и другие граждане были задержаны за осуществление предпринимательской деятельности. В ходе разбирательства в кабинете сотрудников отдела внутренних дел задержанным было объявлено, что изъятый у них товар на сумму более 700 базовых величин и три автомобиля будут конфискованы в доход государства. Данным обстоятельством и было вызвано последующее поведение К., который возмущался действиями названных сотрудников и налоговой инспекции, используя нецензурную лексику. Таким образом, суд посчитал, что действия К. были вызваны внезапно возникшими неприязненными отношениями в связи с изъятием имущества на крупную сумму, а не хулиганскими побуждениями. Доказательств того, что умысел К. был направлен на нарушение общественного порядка, суду не представлено [26].

В заключение хотелось бы отметить, что сквернословие не только нарушает общественный порядок и нравственность, но и создает обстановку, благоприятную для возникновения драк и других антиобщественных проявлений [27, с. 33].

Таким образом, можно сделать следующие выводы:

• определение в нормативных правовых актах конкретных слов нецензурной брани является нецелесообразным;
• нет необходимости в отражении во всех случаях в процессуальных документах дела об административном правонарушении конкретных речевых актов нецензурной брани, однако это обязательно в случаях наличия спора о нецензурности брани для обеспечения права лица, в отношении которого ведется административный процесс, на защиту;
• имеется необходимость дачи Верховным Судом Республики Беларусь разъяснений по вопросу недопустимости детализации обстоятельств дел об административных правонарушениях, сходных с имеющимися в сфере уголовного судопроизводства;
• в спорных ситуациях для выяснения, относятся ли исследуемые в ходе ведения административного процесса речевые акты к нецензурной брани, следует назначать лингвистическую экспертизу;
• не каждое произнесенное в общественном месте нецензурное слово автоматически влечет административную ответственность за мелкое хулиганство;
• в протоколах об административных правонарушениях должны быть отражены данные, свидетельствующие о публичности нецензурной брани; о критериях отнесения того или иного места к общественному (квартиры, служебного кабинета и т.д.); об умышленности деяния и наличии хулиганских побуждений и т.д.;
• своевременное пресечение нецензурной брани, агрессивного поведения в общественных местах является одним из основных способов профилактики уголовно наказуемых хулиганств и преступлений в общественных местах.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Левина, Д.Н. Теоретические проблемы толкования и применения оценочных понятий: автореф. дис. … канд. юрид. наук: 12.00.01 / Д.Н.Левина; Нижегородская академия МВД России. — Нижний Новгород, 2007. — 36 с.
2. Баранов, А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теоретические основания и практика: учеб. пособие / А.Н.Баранов. — М.: Флинта: Наука, 2007. — 591 с.
3. Жельвис, В.И. Поле брани: сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира / В.И.Жельвис. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Ладомир, 2001. — 349 с.
4. Рекомендации по применению Федерального закона от 05.04.2013 N 34-ФЗ «О внесении изменений в статью 4 Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации» и статью 13.21 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях [Электронный ресурс] // сайт Роскомнадзора Российской Федерации. — Режим доступа: https://rkn.gov.ru/docs/Rekomendacii_po_primeneniju_zakona_o_necenzurnoj_brani1.doc. — Дата доступа: 27.10.2016.
5. Каплунов, А.И. О признаках мелкого хулиганства как административного правонарушения / А.И.Каплунов // Вест. Санкт-Петербургского университета МВД России. — 2014. — N 1 (61). — С. 63 — 68.
6. Долгих, И.П. Мелкое хулиганство: о нормативном аспекте ненормативной лексики / И.П.Долгих, Г.М.Черняев, Д.В.Шебанов // Теория и практика науки третьего тысячелетия: материалы Междунар. науч.-практ. конф., 7 марта 2014 г. / отв. ред. А.А.Сукиасян. — Уфа: РИЦ БашГУ, 2014. — С. 5 — 7.
7. Литвиненко, Ю.А. Об оптимизации ответственности за мелкое хулиганство в Российской Федерации / Ю.А.Литвиненко // Научные исследования и разработки молодых ученых. — 2014. — N 2. — С. 214 — 217.
8. Дизер, О.А. Проблемы применения участковыми уполномоченными полиции административной ответственности за совершение мелкого хулиганства / О.А.Дизер, О.Ю.Филиппов // Алтайский юридический вестник. — 2014. — N 2. — С. 53 — 56.
9. Колпакова, Ш. Нецензурная брань в общественных местах / Ш.Колпакова, И.Максимов, М.Рамалданов // Российская юстиция. — 2003. — N 11. — С. 53 — 55.
10. Бельчиков, Ю.А. Методические рекомендации по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ: сб. материалов / Ю.А.Бельчиков, М.В.Горбаневский, И.В.Жарков. — М.: ИПК «Информкнига». — 2010. — 207 с. — С. 141.
11. Постановление суда Гаврилов-Ямского районного суда Ярославской области N 5-154/2014 от 23.06.2014 [Электронный ресурс] // Судебные и нормативные акты РФ. — Режим доступа: http://sudact.ru/regular/doc/NVTq2WrqRSmR. — Дата доступа: 27.10.2016.
12. Архив суда Ивацевичского района за 2015 г. — Дело об административном правонарушении N 6-387/2015.
13. Новиков, А.В. Комментарий к статье 17.1 «Мелкое хулиганство» Кодекса Республики Беларусь об административных правонарушениях [Электронный ресурс]: [по состоянию на 06.04.2010] / А.В.Новиков // ИБ «КонсультантПлюс. Комментарии Законодательства Белорусский Выпуск» / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. — Минск, 2016.
14. Бахрах, Д.Н. Административная ответственность граждан в СССР: учеб. пособие / Д.Н.Бахрах. — Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1989. — 202 с.
15. Круглов, В.А. Административные правонарушения, посягающие на общественный порядок: учеб. пособие / В.А.Круглов. — Минск: Академия милиции МВД Республики Беларусь, 1994. — 44 с.
16. Беганский, Н.М. Административные правонарушения, связанные с нарушениями антиалкогольного законодательства: учеб. пособие / Н.М.Беганский, С.А.Белицкий, А.И.Подгруша. — Минск: РИВШ БГУ, 2001. — 104 с.
17. Калмыков, В.Т. Ответственность за хулиганство по советскому законодательству. — Минск: Беларусь, 1970. — 152 с.
18. Бурцев, А.С. Административная ответственность за мелкое хулиганство: автореф. дис. … канд. юрид. наук: 12.00.14 / А.С.Бурцев; Академия управления МВД России. — М., 2003. — 23 с.
19. Дедков, Л.Л. Советское административное законодательство на страже общественного порядка / Л.Л.Дедков. — Минск: Беларусь, 1971. — 127 с.
20. Клюшниченко, А.П. Административно-правовая борьба с мелким хулиганством и злостным пьянством (из опыта работы органов милиции Украинской ССР) / А.П.Клюшниченко. — Киев: Редакционно-издательский отдел при МООП УССР, 1967. — 151 с.
21. Понятия чести, достоинства и деловой репутации: спорные тексты СМИ и проблемы их анализа и оценки юристами и лингвистами / отв. ред. А.К.Симонов, М.Н.Горбаневский. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Медея, 2004. — 326 с.
22. Клюшниченко, А.П. Производство по делам о мелком хулиганстве: из опыта работы милиции УССР / А.П.Клюшниченко. — Киев: [б. и.], 1970. — 150 с.
23. Крамник, А.Н. Мелкое хулиганство (ст. 156 КоАП) как административное правонарушение/ А.Н.Крамник // Юстиция Беларуси. — 2006. — N 10. — С. 39 — 43.
24. Административное право. Ч. 2. Административно-деликтное право. Особенная часть: учеб. пособие / А.Н.Крамник [и др.]; под ред. А.Н.Крамника. — Минск: Изд. центр БГУ, 2010. — 394 с.
25. Василевич, С.Г. Административная ответственность за мелкое хулиганство / С.Г.Василевич // Проблемы борьбы с преступностью и подготовки кадров для правоохранительных органов: тез. докл. междунар. науч.-практ. конф., Минск, 4 апр. 2013 г. / Акад. М-ва внутр. дел Республики Беларусь; отв. ред.: В.Б.Шабанов [и др.]. — Минск, 2013. — С. 8 — 9.
26. Архив суда Московского района г. Бреста за 2015 г. — Дело об административном правонарушении N 6-3138/2015.
27. Калмыков, В.Т. Хулиганство и меры борьбы с ним / В.Т.Калмыков. — Минск: Беларусь, 1979. — 142 с.