Презумпция невиновности как конституционный принцип является принципом демократического, правового государства и осуществляемого в нем уголовного правосудия. В соответствии со ст. 26 Конституции Республики Беларусь «никто не может быть признан виновным в преступлении, если его вина не будет в предусмотренном законом порядке доказана и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность».
Впервые принцип презумпции невиновности был провозглашен во времена Французской буржуазной революции и закреплен в Декларации прав человека и гражданина от 26.08.1789. Статья 9 указанной Декларации гласила: «Так как каждый предполагается невиновным, пока не установлено обратное, то в случае задержания лица всякая излишняя строгость, не вызываемая необходимостью в целях обеспечения его задержания, должна сурово караться законом» <1>.
<1> Хрестоматия по всеобщей истории государства и права / под ред. К.И.Батыра и Е.В.Поликарповой. — М.: Юристъ, 1996. — Т. 2. — С. 86.
В новейшее время этот принцип был включен во все важнейшие международно-правовые акты о правах человека (п. 1 ст. 11 Всеобщей декларации прав человека 1948 года, п. 2 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года, п. 2 ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года и др.).
Принцип презумпции (предположения о) невиновности, закрепленный в Конституции Республики Беларусь, одновременно является и одним из основополагающих принципов уголовного судопроизводства.
Согласно ч. 1 ст. 16 Уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь (далее — УПК) лицо, обвиняемое в совершении преступления, считается невиновным, пока его виновность в совершении преступления не будет доказана в предусмотренном УПК порядке и не будет установлена вступившим в законную силу приговором суда.
Суть этого принципа заключается в том, что все граждане предполагаются законопослушными и могут быть признаны государством виновными в совершении преступления и осуждены только при наличии установленных законом оснований и в результате применения строго определенной правовой процедуры. Следование принципу презумпции невиновности призвано служить гарантией справедливого правосудия и соблюдения прав и свобод человека.
Принцип презумпции невиновности нашел свое отражение и в нормах Уголовного кодекса Республики Беларусь (далее — УК). «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления и подвергнут уголовной ответственности иначе как по приговору суда и в соответствии с законом» (ч. 2 ст. 3 УК) <2>.
<2> Следует заметить, что в ч. 1 ст. 3 УК данный принцип определен как принцип законности, поскольку содержание ч. 2 ст. 3 УК шире и не исчерпывается процитированным положением.
На сегодняшний день общепризнанной считается точка зрения, согласно которой виновным в совершении преступления признается лицо, в действиях которого установлена вина в форме умысла и неосторожности. Именно такой вывод вытекает из анализа ст. 21 «Вина и ее формы» УК:
«1. Вина — это психическое отношение лица к совершаемому общественно опасному деянию, выраженное в форме умысла или неосторожности.
2. Виновным в преступлении может быть признано лишь вменяемое лицо, совершившее общественно опасное деяние умышленно или по неосторожности».
Отсюда можно заключить, что словосочетание «виновное совершение деяния», которое употребляется в ст. 10 «Преступление как основание уголовной ответственности» и ст. 11 «Понятие преступления» УК, также следует толковать через призму категорий умысла и неосторожности.
Таким образом, если быть последовательным в своих рассуждениях, то можно констатировать, что термины «вина», «виновность» и «виновное» (лицо), употребляемые в вышеназванных нормах Конституции Республики Беларусь, УПК и УК, имеют одинаковое юридическое содержание <3>.
<3> В научных комментариях к международно-правовым документам, в которых имеется норма о презумпции невиновности, не раскрывается содержание понятия «виновность» (см., например: Комментарий к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике ее применения / В.А.Туманов, Л.М.Энтин. — М.: Норма, 2002. — С. 97 — 98; Гротрайан, Э. Статья 6 Европейской Конвенции по правам человека: право на справедливое судебное разбирательство // Досье по правам человека N 13. — Изд-во Совета Европы, 1994. — С. 28 — 30). Видимо, это объясняется тем, что в соответствующем национальном отраслевом законодательстве западных стран этот вопрос уже разрешен.
Однако, если понимать виновность как вину, а невиновность соответственно как отсутствие вины, можно логически предположить, что состояние невиновности подпадает под определение ст. 26 «Невиновное причинение вреда (случай)» УК: «Деяние признается совершенным невиновно, если лицо, его совершившее, не сознавало и по обстоятельствам дела не должно было или не могло сознавать общественную опасность своего действия или бездействия либо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть».
Но очевидно, что далеко не все проявления невиновности (отсутствия вины) охватываются данной законодательной конструкцией. Например, в ч. 2 ст. 28 «Невиновное причинение вреда» Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК Российской Федерации) дополнительно предусмотрено, что «деяние признается также совершенным невиновно, если лицо, его совершившее, хотя и предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам», то есть речь идет о таких особенностях правонарушителя, которые исключают вину независимо от наступивших последствий.
Кроме того, невиновность лица будет признана и в случаях причинения некоторых опасных последствий, в том числе вреда здоровью потерпевшему, при обстоятельствах, прямо предусмотренных законом (например, лицом, находящимся в состоянии аффекта (ст. 31 УК), необходимой обороны (ст. 34 УК), крайней необходимости (ст. 36 УК), пребывающим среди соучастников преступления по специальному заданию (ст. 38 УК), обоснованно рискующим для достижения общественно полезной цели (ст. 39 УК), исполняющим обязательный для него приказ или распоряжение (ст. 40 УК)).
Во всех этих ситуациях лицо «сознательно и волимо» (как говорили дореволюционные юристы) причиняет вред потерпевшему, то есть в равной мере присутствуют интеллектуальный и волевой моменты (элементы) уголовно-правовой вины, однако виновности человека в содеянном нет.
В связи с этим необходимо более критически взглянуть на институт вины в уголовном праве, выявив его конституционно-правовой смысл.
Как известно, в основе нормативной конструкции уже упоминавшейся ст. 21 УК лежит традиционная еще для советского уголовного права психологическая доктрина вины. Несмотря на то, что у этой теории до сих пор немало сторонников, ее недостатки становятся все более очевидными для многих критически мыслящих ученых.
Так, по мнению Н.Г.Иванова, «доминирование и в сегодняшней теории психологического понимания вины затрудняет и весьма существенно применение важнейших новелл УК, призванных в полной мере учесть степень вины субъекта в совершенном деянии» <4>.
<4> Иванов, Н.Г. Принцип субъективного вменения и его реализация в УК // Государство и право. — 1999. — N 10. — С. 56 — 57.
В.М.Хомич также считает, что «для индивидуализации уголовной ответственности психологическая концепция вины, принятая в отечественном уголовном праве и практике правосудия по уголовным делам, недостаточна. Если при индивидуализации меры уголовной ответственности суд будет исходить только из психологической природы вины в совершении преступного деяния и не определять степень вины на основе оценки социальных факторов, предопределивших преступное поведение, то правосудие всегда (желает оно этого или же не желает) будет склоняться к жестко возмездным началам» <5>.
<5> Хомич, В.М. Уголовно-правовая характеристика и криминологическая оценка системы уголовных санкций в Республике Беларусь // Ситуация в местах лишения свободы в Республике Беларусь. Оценка достижений и проблем, перспективы реформирования: сб. стат. и матер. — Penal Reform International, 2008. — С. 1.
Отметим, что впервые теоретическая обоснованность и практическая пригодность психологической концепции вины была поставлена под сомнение в середине прошлого века такими крупными советскими учеными, как Н.Д.Дурманов, А.Н.Трайнин, А.А.Герцензон, В.Г.Макашвили, и др.
Особенно бурное обсуждение юридической общественности вызвали научные взгляды на эту проблему Б.С.Утевского, который изложил их в своей монографии «Вина в советском уголовном праве» (1950 год). В этой работе автор выдвинул тезис, что общим основанием уголовной ответственности является не состав преступления, а вина в широком понимании. «Понятие вины как общего основания уголовной ответственности гораздо шире и богаче, чем понятие вины как субъективной стороны состава преступления. Вина как общее основание уголовной ответственности включает в себя и вину как субъективную сторону преступления. Но она включает в себя и многое другое» <6>. Б.С.Утевский предложил свое определение вины, включив в него оценочный элемент. «Вина по советскому уголовному праву как родовое понятие (субъективная сторона преступления) — это такое, выражающееся в умысле или неосторожности, психическое отношение лица к опасности для социалистического государства своих действий и их последствий, которое заслуживает отрицательной морально-политической оценки со стороны советского суда, при отсутствии которого невозможно наступление уголовной ответственности» <7>.
<6> Утевский, Б.С. Вина в советском уголовном праве. — М., 1950. — С. 9.
<7> Там же. — С. 310.
Близкие по содержанию идеи высказывала Т.Л.Сергеева в своей работе «Вопросы виновности и вины в практике Верховного Суда СССР по уголовным делам» (1950 год), где она рассматривала вину как субъективную сторону преступления (субъективное основание уголовной ответственности), а под виновностью понимала общее основание уголовной ответственности <8>.
<8> Уголовное право: История юридической науки. — М.: Наука, 1978. — С. 94.
Взгляды А.Н.Трайнина, Б.С.Утевского, Т.Л.Сергеевой и других ученых вызвали острую дискуссию на страницах юридических изданий страны. Ее итоги были подведены в редакционной статье «О состоянии и задачах науки советского уголовного права», опубликованной во втором номере журнала «Советское государство и право» за 1955 год, в которой вина определялась как «психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию в форме умысла и неосторожности, осуждаемому советским уголовным законом и коммунистической нравственностью». В заключении говорилось о том, что «вина есть понятие социально-политическое» <9>.
<9> Советское государство и право. — 1955. — N 2. — С. 6.
На первый взгляд, в содержании редакционной статьи журнала можно усмотреть известный компромисс с мнением тех авторов, кто настаивал на рассмотрении вины с более широких позиций, предполагающих элемент общественного осуждения. Однако при внимательном прочтении основных ее выводов становится очевидно, что акцент сделан на осуждении (порицании) именно общественно опасного деяния, а не деятеля, что по сути отнюдь не колебало основы психологической концепции вины.
В дальнейшем во многих изданиях по уголовному праву указывалось на диалектическое единство психологического и социально-политического содержания вины <10>. С тех пор в правосознании многих поколений юристов сформировалось устойчивое убеждение о «теоретической ошибочности и практической вредности» оценочного понимания вины для укрепления законности.
<10> См., например: Курс советского уголовного права: в 6 т. — М.: Наука, 1970. — Т. II. — С. 265 — 267.
Впрочем, сам Б.С.Утевский полагал иначе. В своих воспоминаниях, опубликованных уже после его смерти (ученый скончался в 1970 году), он признавался, что не считает, что начатая в 1950 году дискуссия о вине закончилась. «Я не отказываюсь, — писал ученый, — от основных мыслей о вине, которые развиты в моей монографии «Вина в советском уголовном праве» (1950 год). Мне кажется (возможно, я ошибаюсь), что законодательство и наука уголовного права за десять лет, которые прошли с начала дискуссии, все больше подтверждают правильность моей концепции» <11>.
<11> Утевский, Б.С. Воспоминания юриста: Из неопубликованного. — М.: Юридическая литература, 1989. — С. 18.
Анализ многочисленных работ, которые были опубликованы в последние десятилетия прошлого века, также свидетельствуют о том, что окончательную точку в данном теоретическом споре ставить рано. Так, по мнению И.С.Самощенко, «вина есть упречное состояние психики субъекта, которое заключается в отрицательном отношении его к интересам социалистического общества» <12>. «Вина, — отмечает В.М.Коган, — не сводится к умыслу и неосторожности, а выражает посредством этих категорий моральный упрек. Представление о моральной упречности лица, совершившего преступление, предопределяет и оправдывает содержание уголовно-правового воздействия. Именно с морально упречными людьми право вынуждено говорить языком устрашения» <13>.
<12> Самощенко, И.С. Понятие правонарушения. — М., 1963. — С. 141.
<13> Коган, В.М. Правосознание и уголовный закон // Советское государство и право. — 1983. — N 12. — С. 71.
Принципиальную поддержку научным воззрениям Б.С.Утевского высказывает Н.А.Стручков. Он пишет: «В теории уголовного права точка зрения Б.С.Утевского большинством авторов не была принята. Вопрос о содержании вины молчаливо считается решенным, а решение — не нуждающимся в пересмотре. Однако некоторые авторы (например, Ю.Демидов) <14> возвращаются к широкому пониманию вины, которого придерживался Б.С.Утевский. Именно такая трактовка вины дает возможность говорить о ее степени, а следовательно, и о степени ответственности субъекта, чего нельзя сделать, если понятие вины ограничивать умыслом или неосторожностью. Его концепция позволяет увидеть реальное основание ответственности, более того, оно сразу же ориентирует на дифференцированный подход к этой ответственности в зависимости от степени вины субъекта» <15>.
<14> Имеется в виду следующая работа: Демидов, Ю.А Социальная ценность и оценка в уголовном праве. — М., 1975.
<15> Стручков, Н. Борис Самойлович Утевский (к 100-летию со дня рождения) // Социалистическая законность. — 1987. — N 12. — С. 51.
Один из авторов известной монографии «Уголовный закон: опыт теоретического моделирования» М.Г.Угрехелидзе также признает наличие оценочного момента осуждения в понятии вины и определяет вину как «порицаемое психическое отношение деятеля к общественно опасному деянию и его вредным последствиям» <16>.
<16> Уголовный закон: опыт теоретического моделирования. — М.: Наука, 1987. — С. 83 — 84.
И.М.Тяжкова, говоря о полемике 50-х годов XX в. по вопросу о вине, полагает, что «эта дискуссия по существу так и не была завершена, так как она несправедливо и необоснованно была названа схоластичной и оторванной от реальной жизни» <17>.
<17> Тяжкова, И.М. Курс уголовного права. Общая часть: учеб. для вузов. — М.: ЗЕРЦАЛО, 1999. — Т. 1: Учение о преступлении. — Глава X: Субъективная сторона преступления. — § 2: Понятие вины. — С. 298.
Обращаясь к проблеме этических начал в уголовном праве, А.В.Барков резонно отмечает, что «в азарте борьбы с оценочной теорией вины, обрушиваясь с критикой на идеи Б.С.Утевского, советские криминалисты исподволь оттеснили нравственную оценку содеянного на задний план, акцентируя внимание правосудия на констатации наличия в деянии признаков состава преступления, на квалификации преступления, на назначении наказания или иных мер уголовной ответственности. В настоящее время ученые-криминалисты приблизились к констатации того, что уголовная ответственность воплощает в себе единство отрицательной правовой и нравственной оценки деяния и его исполнения. Говоря об уголовной ответственности, А.И.Бойцов верно отметил, что в основе ее, как и в основе любой ответственности, лежит порицание деяния и виновного в содеянном» <18>.
<18> Барков, А.В. Реализация этических начал в уголовном законодательстве // Теоретическое и правовое обеспечение реформы в сфере борьбы с преступностью в Республике Беларусь: материалы международной научно-практической конференции / Белорусский государственный университет. — Минск: Право и экономика, 1999. — С. 8.
Спрашивается: почему некоторые видные юристы советского периода так ополчились на идеи Б.С.Утевского? На наш взгляд, причина кроется в том, что его теория подрывала монополию на истину, которой владело только государство. Власть боялась излишней самостоятельности суда в решении вопроса об уголовной ответственности. Понимание вины как оценки, а не как сугубо психологического отношения к содеянному могло привести к тому, что суд вопреки установленному умыслу и неосторожности мог признать подсудимого невиновным. Такой крамолы, разумеется, партийное руководство допустить не могло. Отсюда и отказ от суда присяжных как пережитка буржуазного правосудия, и игнорирование принципа «нет преступления без указания на то в законе», и как следующий закономерный шаг — признание аналогии закона (был бы человек, а статья найдется), и возрождение средневекового принципа «незнание закона не освобождает от ответственности», и т.п. Что же касается самой процедуры установления вины, то из истории хорошо известно, каким способом добивались «компетентные органы» признательных показаний обвиняемых и почему такое распространение получила пресловутая теория «царицы доказательств» вопреки процессуальным гарантиям состязательности сторон как важнейшему принципу равенства в процессе обвинения и защиты. Поэтому и не приходится удивляться юридическим «откровениям» следующего содержания: «То, что с позиций буржуазного правосознания и буржуазного права составляет вину, социалистическим правосознанием и советским законом может рассматриваться как заслуга, и наоборот» <19>.
<19> Дагель, П.С., Котов, Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. — Воронеж, 1974. — С. 68.
Таким образом, в советский период существовала единая классово-партийная по духу и социалистическая по содержанию школа уголовного права, где никакого идеологического вольнодумства не допускалось. Вот почему, по нашему мнению, оценочная теория вины не получила поддержки.
А ведь казалось, что идеи Б.С.Утевского и некоторых его единомышленников оказали определенное воздействие на умонастроения юридической общественности и в результате дискуссии в какой-то мере нашла отражение точка зрения о наличии элементов упречности при осуждении виновного лица. Однако, как уже указывалось выше, в редакционной статье журнала «Советское государство и право» (N 2 за 1955 год) момент осуждения был перенесен на деяние, что концептуально ничего не меняло, поскольку любое деяние, предусмотренное уголовным законом, уже по определению достойно осуждения и наказания.
Главная же особенность вины в рамках оценочной доктрины заключается как раз в том, что упрек адресуется деятелю. На это обстоятельство спустя много лет очень верно обратила внимание группа известных ученых в своей совместной работе, указав, что «уголовная ответственность, опираясь на государственно-правовую оценку преступления, в конечном итоге адресована преступнику. В ней заключена не только констатация упречности поведения, но и упрек, осуждение лица, совершившего преступление» <20>.
<20> См.: Кропачев, Н.М., Прохоров, В.С., Тарбагаев, А.Н. Уголовная ответственность и применение санкции уголовно-правовой нормы // Гарантии прав личности и проблемы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства: сб. науч. тр. / под ред. проф. Л.Л.Кругликова; Яросл. гос. ун-т. — Ярославль, 1989. — С. 53.
Как видим, итоги дискуссии трудно назвать плодотворными. На многие острые вопросы теории и судебной практики она не смогла дать убедительных и исчерпывающих ответов и более того, как нам представляется, в какой-то степени затормозила процесс научного поиска в этом направлении. Неслучайно до сих пор мы вновь и вновь возвращаемся к тем же проблемам, которые волновали наших предшественников еще в середине прошлого века.
На наш взгляд, умысел и неосторожность не исчерпывают содержание вины, которое можно положить в основание уголовной ответственности. Говоря об умысле и неосторожности, мы должны иметь в виду, что эти категории обозначают всего лишь внутреннее (личностное) психическое отношение человека к содеянному. Разумеется, сугубо индивидуальное отношение лица (даже при условии, что оно чистосердечно раскаивается и считает себя преступником) не может служить основанием для уголовной ответственности. Неслучайно на этот счет существуют четкие разъяснения общим судам, изложенные в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 28.09.2001 N 9 «О приговоре суда»: «Признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинительного приговора лишь при подтверждении ее совокупностью других доказательств, собранных по делу» <21>.
<21> Национальный реестр правовых актов Республики Беларусь. — 2001. — N 96. — 6/301.
В равной степени личностная самооценка собственного поведения как допустимого на том основании, что гражданин не считает его (вопреки уголовно-правовому запрету) общественно опасным, не влияет на его юридическую квалификацию как преступления.
Вина — это, безусловно, категория социально-правовая (а не чисто психологическая, когнитивная), поэтому установление вины (виновности) всегда предполагает не только точное ретроспективное мысленное воспроизведение (воссоздание) судом интеллектуальных, волевых и эмоциональных процессов, происходящих в сознании лица в момент совершения какого-либо деяния, но и вынесение суждения о неправомерности (либо, наоборот, правомерности) его поведения с учетом всех требований уголовного закона (а иногда и норм Конституции Республики Беларусь) <22>, конкретной обстановки, а также психофизиологических и возрастных особенностей лица.
<22> В качестве примера можно привести факты привлечения граждан к уголовной ответственности за уклонение от призыва на воинскую службу в условиях отсутствия законодательного механизма замены воинской службы альтернативной. См. по этому вопросу: О некоторых вопросах реализации статьи 57 Конституции Республики Беларусь: решение Конституционного Суда Республики Беларусь, 26 мая 2000 г., N Р-98/2000.
Слабость психологической концепции вины особенно наглядно видна при анализе преступной небрежности, где вообще отсутствует какая-либо морально-правовая рефлексия в отношении происходящего, поскольку лицо сознает лишь фактическую сторону своего поведения, а в ряде случаев отсутствует даже этот элемент сознания (например, при совершении рефлекторных, импульсивных, инстинктивных действий и т.п.). «Какое, например, психическое отношение к деянию и последствиям, — рассуждает А.И.Плотников, — может быть у водителя, уснувшего за рулем автомобиля и допустившего наезд на пешехода? Утверждать, что в таких случаях у причинителя имеется психическое отношение, — значит подменять психическое отношение к элементам, образующим преступление, психическим состоянием субъекта, не связанным с реальным преступлением» <23>.
<23> Плотников, А.И. Принцип вины, его реализация в уголовном законодательстве // Пять лет действия УК Российской Федерации: итоги и перспективы: материалы XI Международной научно-практической конференции, состоявшейся на юридическом факультете МГУ им. М.В.Ломоносова 30 — 31 мая 2002 г. — М., 2002. — С. 131.
Как установить вину к совершаемому общественно опасному деянию при состояниях так называемой фактической невменяемости (псевдоневменяемости), когда лицо утрачивает способность сознавать свои действия или руководить ими в результате алкогольного опьянения или потребления наркотических средств, психотропных, токсических или других одурманивающих веществ? Очевидно, что императивное требование ст. 30 УК о том, что такое лицо подлежит уголовной ответственности, будет обоснованно только в случаях добровольного принятия алкоголя и указанных веществ <24>.
<24> Относительно подобных ситуаций в законодательстве некоторых западных государств выработаны нормативные рекомендации, согласно которым момент вины (виновности) лица переносится на более раннюю стадию приведения себя в такое состояние. См., например: § 323а. (Абсолютное опьянение) Уголовного кодекса Федеративной Республики Германия // Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики Германия: текст и научно-практический комментарий. — М.: Проспект, 2010. — С. 228; ст. 34 тет. (Опьянение) Уголовного кодекса Израиля // Закон об уголовном праве Израиля. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2005. — С. 54 — 55.
Любопытно, что о трудностях обоснования ответственности за небрежные действия, а также различные состояния (опьянения, сна и др.) еще более ста лет назад рассуждал в своем бессмертном труде выдающийся российский юрист, являющийся одновременно сенатором и членом Государственного совета Российской империи, Н.С.Таганцев <25>.
<25> См.: Таганцев, Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая: в 2 т. — М.: Наука, 1994. — Т. 1. — С. 170 — 175, 248 — 254.
Если предположить, что в основе вины лежит идея чисто психологического восприятия социальной действительности, то есть персонального отношения субъекта к собственному деянию, то как обосновать ответственность в этих и других ситуациях, когда лицо «не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия» (ч. 3 ст. 23 УК)?
Здесь может возникнуть возражение: но ведь далее в части 3 статьи 23 УК говорится: «… хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло их предвидеть». А вот именно это нормативное положение, адресованное в первую очередь правоприменителю, и есть не что иное, как внешняя оценка содеянного, фактическое порицание человека за то, что он не мобилизовал свой интеллект и волю для правомерного безупречного поведения и грубо отклонился от стандарта осторожности (например, проявил преступную забывчивость). Это и есть морально-правовое осуждение правонарушителя со стороны суда, с одной стороны, основанное на законе, а с другой стороны, содержащее в себе социальный упрек со стороны общества <26>.
<26> Разумеется, обосновать такой упрек можно лишь выдвигая разумные требования к обвиняемому, для выполнения которых у него имеются реальные возможности, памятуя об известной аксиоме римского права: «Ultra posse nemo obligatur» (никто не может быть обязанным сверх своих возможностей).
Весьма близкую позицию по данному вопросу высказывает Д.А.Плетенев, по мнению которого «в соответствии с нормативно-оценочным подходом к определению вины она может быть определена как основанное на психологическом отношении к совершенному деянию и его последствиям отрицательное отношение лица к общественным ценностям и к обществу в целом, вызывающее осуждение (порицание) от имени общества и государства» <27>.
<27> Плетенев, Д.А. Нормативно-оценочная теория вины в европейском и белорусском праве // Развитие и перспективы национальной правовой системы в контексте европейских интеграционных процессов: материалы Международной науч.- практ. конф., 16 — 17 июня 2005 г., г. Минск / редкол.: Г.А.Василевич (отв. ред.) [и др.]. — Минск: Изд. центр БГУ, 2005. — С. 39.
Психологическая концепция вины не срабатывает и относительно анализа обстоятельств, исключающих преступность деяния (например, необходимая оборона, крайняя необходимость, обоснованный риск, физическое или психическое принуждение, влияние непреодолимой силы, прочие извиняющие и устраняющие вину обстоятельства). Что дает нам анализ субъективной стороны, например, лишения жизни в состоянии необходимой обороны? Да, сознавал общественную опасность своих действий; да, предвидел их общественно опасные последствия; да, желал их наступления (смерти нападающему). Более того, гражданин может искренне полагать, что совершил уголовно наказуемое деяние, и выражать готовность понести справедливое наказание. Однако суд, оценив все обстоятельства, может прийти к выводу, что обвиняемый действовал в рамках правомерной необходимой обороны и не превысил ее пределы.
Но даже если суд решит, что имело место превышение пределов необходимой обороны (ч. 3 ст. 34 УК), то и в этом случае установление вины будет основываться не на особенностях интеллектуального и волевого момента правонарушителя, а на анализе всех значимых для дела фактических данных, которые позволяют сделать вывод о том, что имело место «явное для обороняющегося лица несоответствие защиты характеру и опасности посягательства, когда посягающему без необходимости умышленно причиняется смерть или тяжкое телесное повреждение».
Несомненно, что такой вывод можно сделать только на основе комплексной оценки всех значимых обстоятельств, причем собранная и исследованная информация о правонарушении с процессуальной точки зрения может иметь и вероятностный характер <28>.
<28> В связи с тем, что по проблемам достоверности и вероятности в правосудии (установления абсолютной, относительной, объективной, материальной и т.д. истины по делу) существует огромный массив литературы, мы решили не отдавать предпочтение какому-либо конкретному источнику, подтверждающему сформулированный тезис.
Что касается нормативного определения вины, то оно, безусловно, в этом случае будет иметь практическое значение хотя бы для того, чтобы однозначно исключить ответственность за превышение пределов необходимой обороны, если будет доказано, что смерть или тяжкое телесное повреждение были причинены потерпевшему по неосторожности.
Таким образом, та законодательная конструкция вины, которая пригодна для юридического анализа обычного убийства, недостаточна для правовой оценки убийства в рамках необходимой обороны, поскольку не отвечает на главный вопрос: виновно лицо в содеянном или нет.
В равной мере это касается и юридического анализа других обстоятельств, исключающих преступность деяния. В качестве показательной иллюстрации неоднозначности юридической оценки ситуации крайней необходимости сошлемся на опубликованный в литературе пример об аварии на подводной лодке, когда командиру приходится отдавать приказ о задраивании горящих помещений, обрекая тем самым на верную смерть находящихся там матросов во имя спасения остальной (большей) части экипажа <29>.
<29> См.: Побегайло, Э.Ф., Никулин, С.И., Яцеленко, Б.В. Рецензия на книгу Дж.Флетчера, А.В.Наумова. Основные концепции современного уголовного права // Государство и право. — 1999. — N 9. — С. 117.
То же самое можно сказать и о сложностях судебной практики по делам о должностных и иных преступлениях, особенно связанных с нарушением требований обоснованного риска (производственно-хозяйственного, научно-технического, медицинского и т.п.). Рассмотрению подобных ситуаций посвящено огромное количество теоретических, публицистических и литературно-художественных исследований. Юридическая квалификация так называемых «бескорыстных» либо совершаемых «из ложно понятых интересов службы» преступлений, при которых человек руководствуется самыми благими побуждениями и направляет свои действия для достижения социально полезной цели (разумеется, в его субъективном понимании), не может не основываться на анализе и учете великого множества самых разнообразных факторов, а степень справедливости вынесенного приговора непременно будет определяться всей полнотой оценки поведения обвиняемого, в том числе исходя из высших ценностей и идеалов современного цивилизованного общества.
Особенно непросто определить объем и степень вины в ситуациях, когда имеется несколько обвиняемых, в разной степени причастных к наступившим последствиям. В качестве примера можно вспомнить столкновение в 1986 году в Новороссийской бухте пассажирского парохода «Адмирал Нахимов» с сухогрузом «Петр Васев», в результате которого погибло 423 пассажира и члена команды парохода. В своих мемуарах Кисенишский И.М., адвокат капитана парохода «Адмирал Нахимов», вспоминает, что «чрезвычайно важным и весьма сложным вопросом был в этом деле вопрос об индивидуализации вины каждого капитана в происшедшей катастрофе. Специальному рассмотрению должны были быть подвергнуты вопросы о том, была ли практическая возможность предотвратить аварию и гибель столь большого количества людей, о техническом состоянии спасательных средств и использовании возможностей для спасения потерпевших катастрофу… В связи с этим необходимо сказать, что применительно к защите капитана парохода «Адмирал Нахимов» чрезвычайно важно понимать о какой виновности, собственно, идет речь — о виновности в возникновении катастрофы или о виновности в ее тяжких последствиях, в гибели столь большого количества людей. После заключений экспертизы и показаний специалистов стало очевидным, что капитан парохода «Адмирал Нахимов» абсолютно невиновен в самом возникновении аварии, что последняя произошла не по его вине, что он не мог такое развитие событий не только предвидеть, но и вообразить. Более того, капитан парохода «Адмирал Нахимов» сам оказался жертвой этой аварии, ибо затонул вместе с ушедшим под воду кораблем и случайно спасся, будучи выброшенным воздушной подушкой на поверхность. Неслучайно дававший на следствии и выступавший в суде эксперт категорически заявил в ответе на соответствующий вопрос участников процесса: «Считаю, что доля вины капитана «Петра Васева» — 90%, доля вины капитана «Адмирал Нахимов» — 10%. Вот в каком виде и соотношении определила экспертиза степень виновности капитанов в случившейся катастрофе» <30>.
<30> Кисенишский, И.М., Кисенишский, М.М. Известные судебные процессы (записки адвокатов-участников). — М.: Международный Союз (содружество) адвокатов, 1993. — С. 26 — 29.
Серьезным недостатком уголовно-правового определения вины является отсутствие в нем указания на мотив и цель. В теории это объясняется тем, что мотив и цель являются факультативными (необязательными) признаками состава преступления. Однако в ряде случаев их установление имеет принципиальное значение, поскольку мотив и цель могут являться криминообразующими признаками, служащими для отграничения преступного деяния от непреступного (например, ч. 1 ст. 221, ч. 1 ст. 377 УК). Кроме того, мотив и цель могут быть квалифицирующими признаками соответствующего состава преступления (например, ч. 2 ст. 180, ч. 2 ст. 255 УК), а также могут быть использованы для разграничения смежных составов преступлений (например, ст. 214, 373, 427 УК).
Более того, «для правильного разрешения дела необходимо установить цель и мотив преступления независимо от того, имеют ли эти субъективные факторы уголовно-правовое значение квалифицирующих обстоятельств» <31>. Аналогичное требование прямо вытекает из предписаний норм процессуального законодательства Республики Беларусь (ст. 360 УПК), и на это ориентируют разъяснения, данные Пленумом Верховного Суда Республики Беларусь (например, п. 10 постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 28.09.2001 N 9 «О приговоре суда», п. 4 постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 26.03.2002 N 1 «О назначении судами уголовного наказания»).
<31> Комментарий к ст. 73 УПК Российской Федерации («Обстоятельства, подлежащие доказыванию») // Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный). — 9-е изд., перераб. и доп. / Б.Т.Безлепкин. — М.: КНОРУС, 2010.
Именно поэтому, пытаясь преодолеть очевидные недостатки нормативной формулы вины, некоторые авторы вводят мотив и цель в содержание вины и фактически отождествляют вину с субъективной стороной преступления. Правда, при этом делается весьма существенная оговорка, что речь идет о реальном умысле и реальной неосторожности, а не о признаках состава преступления, характеризующих эту субъективную сторону <32>. В связи с этим на ум невольно приходит прозорливое замечание К.Маркса о том, что нормы права нельзя понять, исходя из них самих <33>.
<32> См., например: Дагель, П.С., Котов, Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. — Воронеж, 1974. — С. 41.
<33> Маркс, К., Энгельс, Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 13. — С. 6.
Следует также упомянуть и предпринятую попытку исправить ситуацию на законодательном уровне, предложив в Модельном уголовном кодексе понятие степени вины, выраженное в форме вины, ее видах, мотивах, целях и эмоциональных состояниях субъекта <34>. Однако, к сожалению, новые уголовные кодексы суверенных государств СНГ не восприняли эту, безусловно, плодотворную идею.
<34> Уголовный закон: опыт теоретического моделирования. — М.: Наука, 1987. — С. 80.
В уголовном законодательстве немало понятий, имеющих оценочный характер (например, исключительный цинизм), которые, по верному замечанию С.С.Алексеева, «могут приобрести необходимую определенность и реальное юридическое действие только на основе моральных критериев и моральных оценок» <35>. К этому добавим, что в уголовном законе помимо признаков, характеризующих действия субъекта, содержатся признаки, относящиеся к обстановке совершения преступления, к внешним факторам, от верной оценки которых в конечном итоге зависят и выводы о правомерности действия самого обвиняемого, например: грубые аморальные действия потерпевшего при умышленном причинении ему тяжкого или менее тяжкого телесного повреждения в состоянии аффекта (ст. 150 УК) или степень угрозы для жизни или здоровья виновного, не оказавшего лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии, необходимой и явно не терпящей отлагательства помощи (ст. 159 УК), и т.п.
<35> Алексеев, С.С. Философия права. — М.: НОРМА, 1999. — С. 57.
Очевидно, что справедливое решение вопроса о судьбе привлекаемого к уголовной ответственности человека в данном случае будет определяться в первую очередь общей социально-этической оценкой реальной ситуации и поведением в ней конкретного лица (с учетом всех его физиологических, интеллектуально-эмоциональных, возрастных, профессиональных и других особенностей), а не сугубо личным, весьма субъективным и не всегда осознаваемым <36> отношением к происходящему.
<36> См. подробнее: Зелинский, А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. — Харьков: Вища школа, 1986. — 168 с.
Крайне затруднительно с помощью жестких уголовно-правовых конструкций установить меру виновности лица в наступлении тяжких последствий, которые произошли в результате последовательно совершенных и тесно связанных между собой действий, которые, однако, имеют относительно самостоятельную юридическую характеристику. Для иллюстрации сказанного можно привести хрестоматийный пример из романа Т.Драйзера «Американская трагедия», где с большой художественной силой и психологической глубиной описана разыгравшаяся драма на озере, приведшая к гибели беременной девушки Роберты Олден — бывшей возлюбленной Клайда Грифитса. С точки зрения правового анализа произошедшего этот случай представляет собой необычайную сложность, поскольку в действиях подозреваемого в преступлении главного героя романа присутствуют и заранее обдуманное намерение убить свою подругу, и цепь роковых случайностей, непосредственно приведших к опрокидыванию лодки, и преступное неоказание помощи тонущей девушке. Примечательно, что «в американских юридических школах специально изучалось убийство Роберты как трудный случай в правовой практике» <37>.
<37> Вступительная статья Я.Засурского // Драйзер, Т. Американская трагедия. — М.: Художественная литература, 1980. — С. 12.
На основе психологической концепции вины принципиально не разрешима и проблема юридической ошибки <38>.
<38> Проект Уголовного кодекса Российской Федерации, принятый 24 ноября 1995 г. Государственной Думой Федерального Собрания, предусматривал ст. 29 «Ошибка в уголовно-правовом запрете» (См.: Новое Уголовное право России. Общая часть: учеб. пос. — М.: Зерцало-ТЕИС, 1995. — С. 31). Однако, к сожалению, в УК Российской Федерации 1996 года эта норма не была включена.
Действительно, если человек не осознает (в силу незнания уголовно-правового запрета) противоправность своего деяния, то, естественно, он не может осознавать и его общественную опасность. В таком случае какая же может быть вина с точки зрения ее законодательной конструкции? Если строго по закону — только преступная небрежность (хотя не исключен и казус). Следовательно, правонарушителя нельзя привлекать за деяния, предполагающие умышленную форму вины.
Для того, чтобы выйти из этой патовой ситуации, в правоприменительной практике при явном благословении общей и отраслевой теории права по-прежнему господствует архаичное правило «незнание закона не освобождает от ответственности», которое явно противоречит принципу субъективного вменения. А ведь указанная правовая дилемма легко преодолевается, если рассматривать эту ситуацию шире чисто психологического толкования умысла и неосторожности и устанавливать вину к самому факту незнания закона. В случае, если человек невиновен в незнании уголовно-правового запрета, его ответственность однозначно исключается.
Кстати, положительные, хотя и редкие примеры решения аналогичных ситуаций можно найти и в судебной практике советского периода <39>.
<39> См.: Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Союза ССР по делу Старикова и Усольцева о неприменении к ним уголовного закона, который на момент совершения обвиняемыми преступления не был получен в месте событий в печатной форме, а был известен лишь из сводки новостей по радио. При рассмотрении дела в вышестоящей судебной инстанции Верховный Суд Союза ССР решил, что закон, если он объявлен исключительно по радио, не может считаться вступившим в силу в месте событий в момент совершения преступления, поскольку «радиопередача для населения, воспринимаемая на слух, не может быть наделена официальным свойством, приравнивающим ее к опубликованию закона» // Социалистическая законность. — 1948. — N 1. — С. 14.
Отметим, что данная проблема давно решена в законодательстве многих стран, где имеются нормы о юридической ошибке <40>, и подобные вопросы рассматриваются в рамках оценочной (социально-правовой) теории вины, то есть вины-упрека (в данном случае в незнании закона), порицания за то, что делинквент, имея возможность заблаговременно ознакомиться с содержанием конкретного уголовно-правового запрета, не сделал этого и именно в этом и провинился перед обществом.
<40> См., например: § 9 Уголовного кодекса Австрии, ст. 34 (йюд тет) Уголовного кодекса Израиля, ч. 3 ст. 14 Уголовного кодекса Испании, ст. 30 Уголовного кодекса Польши, ст. 122-3 Уголовного кодекса Франции, § 17 Уголовного кодекса Федеративной Республики Германия, ст. 9 главы 24 Уголовного кодекса Швеции и т.д.
Следует согласится с выводом Н.Г.Иванова о том, что «оценочное понимание вины, разработанное весьма полно в доктрине западных государств, дает возможность ответить на все проблемные вопросы, связанные с концепцией вины» и позволяет «эффективно применять нормы, учитывающие оттенки субъективного отношения лица к содеянному» <41>. Так, согласно определению, данному Верховным Судом Федеративной Республики Германия, «вина — это упречность. С отрицательной оценкой вины субъект упрекается в том, что он действовал неправомерно, что он решился на противоправность, хотя, действуя правомерно, он мог решить в пользу права… Внутреннее основание упрека в вине состоит в том, что человек ориентирован на свободное, ответственное, нравственное самоопределение и поэтому способен решать для права и против права» <42>.
<41> Иванов, Н.Г. Принцип субъективного вменения и его реализация в УК // Государство и право. — 1999. — N 10. — С. 57.
<42> Жалинский, А.Э. Современное немецкое уголовное право. — М.: ТК Велби: Проспект, 2006. — С. 215.
Анализируя категорию вины в современном американском уголовном праве (mens rea), Г.А.Есаков отмечает, что она включает две концептуальные характеристики: психический настрой ума деятеля (как свое содержание) и моральную упречность (как свою сущность). Первая из них предполагает установление в уголовном процессе с субъективных позиций намерение, знание, неосторожность или небрежность либо же злое предумышление, злоумышленность, преднамеренность и т.д. Вторая составляющая — моральная упречность — заключается «в отрицательной оценке обществом в лице присяжных и судей того выразившегося в объективной действительности внутреннего (субъективного, психического) отношения, которое было проявлено виновным относительно социальных ценностей» <43>.
<43> Есаков, Г.А. Mens rea в уголовном праве США: историко-правовое исследование / предисл. докт. юрид. наук проф. О.Ф.Шишова. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2003. — С. 348 — 351.
Как видим, так называемая оценочная концепция вовсе не устраняет психологическое основание вины, закрепленное в нормативных определениях умысла и неосторожности. Беря их за основу, суд с учетом всех юридически значимых обстоятельств дает окончательную правовую оценку действий человека, руководствуясь в том числе и морально-этическими соображениями.
Еще один довод в пользу трактовки вины как социального порицания появился после введения в России суда присяжных заседателей. Как известно, в соответствии с ч. 1 ст. 339 «Содержание вопросов присяжным заседателям» Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее — УПК Российской Федерации) по каждому из деяний, в совершении которых обвиняется подсудимый, ставятся три основных вопроса:
- доказано ли, что деяние имело место;
- доказано ли, что это деяние совершил подсудимый;
- виновен ли подсудимый в совершении этого деяния?
С учетом того, что речь идет не о профессиональных судьях, а о простых людях, не отягощенных знанием юридических премудростей, наибольший интерес для нас представляет принятие ими решения по третьему вопросу.
Вот что пишет по этому поводу известный российский адвокат и общественный деятель А.Г.Кучерена: «Судами присяжных были вынесены вердикты, в которых присяжные на третий вопрос — о виновности подсудимого — отвечали отрицательно, признавая вместе с тем доказанными все фактические обстоятельства совершенного преступления, в том числе обстоятельства, характеризующие наличие конкретной вины лица, в частности, признавали доказанным намеренный характер действий, что свидетельствовало о прямом умысле. При этом сами подсудимые, что особенно интересно, признавали свою вину (См.: Парадоксы суда присяжных // Российская юстиция. — 1995. — N 8. — С. 4 — 7; Золотых, В.В. Каким быть российскому суду присяжных по новому УПК // Судебная реформа: итоги, приоритеты, перспективы. — М., 1997. — С. 183). Верховный Суд Российской Федерации, пересматривая такие приговоры по кассационным протестам, занял позицию, в соответствии с которой присяжные имеют право ответить отрицательно на вопрос о виновности и тогда, когда они утвердительно ответили на вопросы, касающиеся доказанности всех обстоятельств совершенного деяния (См.: Шурыгин, А. Защита в судопроизводстве с участием коллегии присяжных заседателей // Российская юстиция. — 1997. — N 9. — С. 7, 8)» <44>.
<44> Кучерена, А.Г. Адвокатура в условиях судебно-правовой реформы в России: монография. — М.: ЮРКОМПАНИ, 2009.
Таким образом, реальная практика осуществления правосудия с участием суда присяжных заседателей свидетельствует о том, что категория вины (виновности) в уголовно-процессуальном смысле выходит за узкие рамки уголовно-правовой конструкции умысла и неосторожности и фактически приобретает социально-правовой статус, соответствующий истинной природе этого важнейшего института, как комплексной, совокупной, итоговой оценки поведения лица, выражающейся в его общественном порицании.
Последние рассуждения приобретают для нас особую актуальность в связи с намеченным формированием в Республике Беларусь суда присяжных <45>.
<45> От сохранения — к приумножению!: тезисы Предвыборной программы кандидата в Президенты Республики Беларусь Александра Лукашенко // Совет. Белоруссия. — 2010. — 27 нояб. — С. 1.
Переходя к уголовно-процессуальным аспектам рассматриваемой темы, хотелось бы обратить внимание на следующие важные обстоятельства.
В начале настоящей статьи мы уже в общих чертах обозначили проблему соотношения терминов «вина», «виновность» и «виновное» (лицо), употребляемых в нормах Конституции Республики Беларусь, а также УПК и УК. Сейчас для нас стало очевидно, что они имеют разное юридическое содержание. Понятие вины в широком смысле, выходящее за рамки ее законодательного определения, понимаемое как общее основание уголовной ответственности, как окончательный вердикт суда (особенно, если это суд присяжных, в котором звучит свободный и независимый от какого-либо давления извне глас народа), безусловно, нетождественно понятию вины, содержащемуся в ст. 21 «Вина и ее формы» УК и более подробно раскрытому в ст. 22 «Совершение преступления умышленно» и ст. 23 «Совершение преступления по неосторожности» УК. Именно подобное осмысление феномена вины как итоговой, комплексной, окончательной оценки содеянного, сущность которой выражается в порицании лица от имени государства и общества, совпадает с содержательной стороны с такой правовой категорией, как «виновность».
«Понятие вины, — утверждает С.А.Касаткина, — разработано в науке материального уголовного права применительно к характеристике субъективной стороны состава преступления: вина — это психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию, предусмотренному уголовным законом, и его последствиям (См.: Рарог, А.И. Проблемы субъективной стороны преступления. — М., 1991. — С. 11; Игнатов, А.Н., Красиков, Ю.А. Курс российского уголовного права: в 2 т. — М., 2001. — Т. 1: Общая часть. — С. 205). Вина является необходимым (обязательным) признаком состава преступления, установление которого влияет на возможность привлечения лица к уголовной ответственности (ст. 8 УК Российской Федерации). В уголовном процессе законодатель использует понятия «вина» и «виновность» («невиновность»), не всегда употребляя их в значении, придаваемом материальным законом. Вина как признак субъективной стороны состава преступления является элементом предмета доказывания (элементом предъявленного обвинения). Вместе с тем в соответствии с п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК Российской Федерации в число обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, наряду с виной, ее формой и мотивами, входит также и виновность лица в совершении преступления» <46>.
<46> Касаткина, С.А. Признание обвиняемого: монография. — М.: Проспект, 2010.
В продолжение сказанного заметим, что согласно ст. 89 УПК к обстоятельствам, подлежащим доказыванию по уголовному делу, относится, в частности, «виновность обвиняемого в совершении преступления» (т.е. слово «вина», как это имеет место в п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК Российской Федерации, не упомянуто). В то же время в ч. 1 ст. 360 УПК эти два понятия названы раздельно, что убеждает нас в том, что их правовое содержание также различно: «описательно-мотивировочная часть обвинительного приговора должна содержать описание преступного деяния, признанного судом доказанным, с указанием места, времени, способа его совершения, формы вины, мотивов, целей и последствий преступления. В приговоре приводятся доказательства, на которых основаны выводы суда о виновности обвиняемого, и мотивы, по которым суд отверг другие доказательства».
На наш взгляд, признать виновность лица (т.е. утвердительно ответить на вопрос: виновен ли субъект в содеянном) означает, что обвиняемый подлежит уголовной ответственности. Именно такое значение придается вине в немецкой уголовно-правовой доктрине. Согласно § 46 Уголовного кодекса Германии: «вина исполнителя является основанием для определения размера наказания» <47>. Говоря другими словами, это и есть основание уголовной ответственности.
<47> Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики Германия: текст и научно-практический комментарий. — М.: Проспект, 2010. — С. 45.
Некоторые авторы, критикуя понимаемую в рамках оценочной теории вину как основание уголовной ответственности, опасаются, что это «открывает путь при рассмотрении уголовных дел для широкого усмотрения суда и к определенному отказу от принципа субъективного вменения» <48>. С таким выводом трудно согласиться.
<48> Грунтов, И.О. История и современные подходы в понимании содержания вины в отечественной науке уголовного права и законодательстве // Судовы веснiк. — 2007. — N 4. — С. 61.
Во-первых, кто как не суд должен устанавливать: виновно или невиновно лицо в содеянном? Разумеется, не органы уголовного преследования. Функции правосудия, делегированные обществом суду, закреплены в Основном Законе, в котором также провозглашена самостоятельность и независимость судебной власти (ст. 6, 110). При этом предполагается, что у суда имеются определенные полномочия на творческое осмысление права, а применяемые нормы будут служить общественным интересам. Данное утверждение основано и на анализе конституционного предписания, согласно которому «если при рассмотрении конкретного дела суд придет к выводу о несоответствии нормативного акта Конституции Республики Беларусь, он принимает решение в соответствии с Конституцией Республики Беларусь и ставит в установленном порядке вопрос о признании данного нормативного акта неконституционным» (ч. 2 ст. 112 Конституции Республики Беларусь). Таким образом, в процессе осуществления правосудия может возникнуть ситуация, когда суд вправе принять решение, исходя не из правоположений отраслевого законодательства, а из норм, принципов, ценностей и целей Основного Закона.
Во-вторых, суд, действуя строго в рамках закона, выносит свое решение на основании процессуально доказанных им уголовно-правовых признаков вины, отражающих определенное сочетание интеллектуальных, волевых и эмоциональных процессов. Таким образом, первичным этапом в деятельности суда является установление нормативно закрепленных особенностей психического отношения лица к противоправному деянию.
Далее суд, всесторонне и комплексно изучив все обстоятельства дела, дает им окончательную оценку, в том числе и руководствуясь господствующими в обществе моральными ценностями. В конечном итоге этот процесс завершается формированием убеждения суда о виновности лица, т.е. социальной упречности его девиантного поведения, а значит и в обоснованности привлечения правонарушителя к уголовной ответственности <49>.
<49> Аналогичного понимания вины (виновности) как основания уголовной ответственности придерживаются и некоторые другие авторы. См., например: Флетчер, Дж., Наумов, А.В. Основные концепции современного уголовного права. — М.: Юристъ, 1998. — С. 240 — 252.
При этом важно подчеркнуть, что упрек нельзя понимать как исключительно моральное осуждение (общественное порицание), иначе это действительно может привести к неоправданно широкому усмотрению суда (выходящему даже за рамки законодательно установленных дискреционных полномочий), при котором выводы о виновности будут произвольно интерпретировать совершенное деяние в отрыве от его уголовно-правовой характеристики. Говоря о социально-этической оценке содеянного, мы главным образом имеем в виду те достаточно сложные и неоднозначные в юридическом плане ситуации, которые не исчерпываются формальным установлением признаков преступления. Данные ситуации (их примеры мы уже приводили выше) требуют оценки с более широких позиций, а также учета таких факторов, которые в силу своего места в системе (иерархии) социальных ценностей имеют первостепенное значение для окончательного и справедливого решения по уголовному делу <50>.
<50> В качестве несколько ироничной, но жизненно убедительной иллюстрации сказанного вполне уместно, на наш взгляд, напомнить эпизод из бессмертной комедии «Берегись автомобиля», в котором следователь Подберезовиков (О.Ефремов), оценивая деяние Деточкина (И.Смоктуновский), высказывает парадоксальное суждение: «Он, конечно, виноват, но он… не виноват. Пожалейте его, товарищи судьи».
В повседневной судебной практике вышеописанный алгоритм реально действует так сказать «по умолчанию», что мы и пытались доказать в нашей работе. Введение же суда присяжных заседателей еще более актуализирует эту проблему, переводя ее в плоскость жизненной необходимости. «При вынесении коллегией присяжных заседателей вердикта о невиновности подсудимого председательствующий объявляет его оправданным. При этом подсудимый, находящийся под стражей, немедленно освобождается из-под нее в зале судебного заседания» (ч. 1 ст. 346 УПК Российской Федерации).
Что касается опасений относительно подрыва принципа субъективного вменения <51>, то следует заметить, что этот принцип, являющийся фундаментальной основой уголовной ответственности, как раз и предполагает максимально возможный учет всех обстоятельств содеянного, включая исчерпывающий анализ обстановки, в условиях которой принимал решение и действовал конкретный человек. Именно такой подход, в нашем понимании, будет отвечать требованиям гуманизма и справедливости.
<51> В нашем законодательстве он получил закрепление как принцип личной виновной ответственности (ч. 1 и 5 ст. 3 УК).
В подтверждение сказанному сошлемся на мнение корифеев советского уголовного права С.Г.Келиной и В.Н.Кудрявцева о том, что «историческое развитие принципа виновной ответственности происходит по линии дальнейшего углубления его требований, установления все более тонких связей между совершенным преступлением и личностью виновного» <52>.
<52> Келина, С.Г., Кудрявцев, В.Н. Принципы советского уголовного права. — М.: Наука, 1988. — С. 118.
В завершение данной работы позволим себе привести еще одну весьма содержательную цитату, касающуюся обсуждаемой темы. «Отечественная психологическая теория вины, — пишет В.В.Лунеев, — в целом и в деталях далеко не психологична. Скорее всего она является психолого-нормативистской, а на ее психологической характеристике до последнего времени стояла печать идеологической оценки. Становится очевидным, что в нашей психологической теории вины никогда не было декларируемой чистоты, а следовательно, и не было оснований говорить, что советская теория вины коренным образом отличалась от буржуазной. УК Российской Федерации 1996 года, — продолжает ученый, — сделал серьезный шаг в законодательном описании некоторых элементов вины как психологической категории. Однако многие аспекты оценочной вины сохраняются» <53>.
<53> Лунеев, В.В. Субъективное вменение. — М.: Спарк, 2000. — С. 12.
Мы убеждены, что главная причина того, что новые идеи с таким трудом пробивают себе дорогу, заключается в огромной инерции юридического мышления, цепляющегося за старые теоретические догмы, и неспособности критически взглянуть на советский опыт законотворчества и правоприменения. Необходимо смело отказаться от многих отживших конструкций прошлого и по примеру современных общественных дисциплин провести масштабную ревизию и деидеологизацию многих положений уголовно-правовой науки.
Что касается дальнейшего осмысления проблем вины, то наиболее перспективным направлением развития правовой мысли нам представляется аксиологический концепт с привлечением последних достижений теории ценностей.
Резюмируя все вышеизложенное, можно сделать вывод о том, что анализ ст. 26 Основного Закона, рассмотренной в системном единстве со взаимосвязанными положениями норм материального и процессуального права, свидетельствует, что понятие «виновность» по смыслу Конституции Республики Беларусь и норм УПК не совпадет с понятием «вина» как элементом субъективной стороны состава преступления. Виновность является социально-правовой категорией, понимаемой нами в ценностно-нормативном аспекте, и помимо всех юридически значимых признаков субъективной стороны состава преступления (вина, мотив, цель, эмоциональное состояние лица) включает в себя и иные существенные обстоятельства дела, относящиеся к другим элементам состава преступления (объект, объективная сторона, субъект), а в ряде наиболее сложных случаев требует учета и иных факторов, находящихся за рамками состава преступления. При этом чрезвычайно важной представляется оценка поведения обвиняемого через призму господствующих в обществе морально-нравственных представлений.
Именно такой научно-философский и социально-этический подход к проблемам виновности, на наш взгляд, в наибольшей степени способствует торжеству справедливого правосудия и соблюдению прав человека.